Любовь и долг Александра III
Шрифт:
Это была совсем другая русалка, водяная нимфа, та самая фараонка, о каких смешным шепотом рассказывал когда-то стременной Савелий, но история любви, рассказанная в сказке, растрогала Никсу. Он снова и снова перечитывал книгу Андерсена по вечерам, украдкой, лежа в постели, мучаясь этой чужой любовью, так непохожей и в то же время так напоминающей его безумие, его одержимость, от которых он не хотел избавиться. А утром он с изумляющей Мещерского покорностью брел к студеному морю и окунался в него, в детской наивной надежде увидеть ее, хотя и понимал, что русской лесной русалке невозможно оказаться в волнах Северного моря.
Эти мысли и являлись причиной того его состояния, которое Мещерский
Тем временем наступило 8 августа – день рождения Марии Александровны. Ей исполнилось сорок лет. Никса находился вдали от обожаемой мам'a, он отправил ей поздравительную телеграмму, а также устроил небольшой праздник для узкого круга приближенных. На праздник приехал Вильгельм, кузен Никсы, принц Оранский – тот самый, кого королева София называла шалопаем.
Никса, уставший от своего унылого существования и усиливающегося нездоровья, встретил его появление радостно.
Стоило Вильгельму взглянуть на кузена, как он скорчил презрительную гримасу:
–Какая у тебя здесь скука! Ну ничего! Завтра ты будешь весел, как козленок на зеленом лугу! Имей в виду, остановился я в Hotel des Bains, а сегодня даю ночную пирушку в Kurhaus.
–В Kurhaus? – растерянно переспросил Никса. – Но ведь Kurhaus – это морские купальни на берегу, это лечебница! Неужели ты собираешься ночью купаться? Да ведь и днем холодно, что же говорить о ночи?
Вильгельм покровительственно похлопал его по плечу:
–Не волнуйся, ты не замерзнешь, мой невинный русский кузен!
Никса смотрел в насмешливые глаза Вильгельма. Принцу Оранскому было чуть больше тридцати лет. Этот привлекательный и элегантный мужчина всю свою жизнь отдавал удовольствиям, романтическим похождениям, оргиям и безумным тратам, заставлявшим его – при умеренности его личных средств – входить в неоплатные долги. Репутация его была до такой степени ужасна, что многие добродетельные голландцы избегали встреч с ним и боялись публично компрометировать себя его обществом. Но он на все это плевал и продолжал эпикурейскую жизнь, смеясь даже над тем, что иные благочестивые государственные люди его страны не стеснялись обсуждать возможное устранение принца от престолонаследия за порочное поведение. Говорили, что даже отец Вильгельма, король, известный своей скандальной чувственностью, уступает сыну.
Легко было догадаться, что «пирушка» в Kurhaus будет проходить не только в мужской компании.
«Ну и что? – мрачно подумал Никса. – Больше так продолжаться не может. Я сделаю это, освобожусь от нее, а потом свободным поеду к Дагмар».
–Хорошо, я приеду, – решительно произнес Никса.
Мещерский подумал, что цесаревич слишком большое значение придает родственным связям и своим обязательствам перед иностранными кузенами. Он был убежден, что наследник принял приглашение принца Оранского, не желая обидеть его.
–Вы позволите сопровождать вас? – осторожно спросил Вово.
–Нет, я хотел бы быть один, – непривычно резко ответил Никса и улыбнулся Вильгельму самой разудалой улыбкой, какую только мог изобразить. Потом повернулся к Мещерскому и графу Строганову: – Один, вы слышали? Без сопровождающих.
–К
Улыбка сошла с ее лица, уголки губ обиженно опустились, и стало ясно, что все ее веселье было напускным.
Андерсен сидел против принцессы в кресле, вытянув длинные ноги (как всегда, один башмак просил каши), и глядел на принцессу поверх тонких сплетенных пальцев. Вид у него был рассеянный, пышные седые волосы спадали на худое лицо.
–Девушки всегда спешат выйти замуж, – произнес он, прищурившись. – Но разве семейная жизнь – непременно счастье? Не спешите, ваше высочество. Вы еще найдете своего принца. Я слышал, будто русский наследник намерен посетить Данию. Ваш отец говорил, что вы очень понравились русскому императору.
–Понравиться отцу – не означает понравиться сыну, – заметила Минни, и Андерсен с умилением посмотрел на эту юную девушку, которая рассуждала мудро, как опытная матрона. – Все это не более чем разговоры вокруг да около. Не более чем мечты! Я его никогда не видела, лишь слышала, что он привлекателен, но… Мне бы так хотелось увидеть его, узнать о нем побольше!
–Я расскажу тебе одну историю, дитя мое, – ласково промолвил Андерсен. – Однажды я путешествовал по Европе, был в Италии и ехал ночью в дилижансе. Была весенняя ночь, за окошком сияли звезды, такие большие, каких никогда не увидишь в наших суровых северных небесах. Они напоминали сверкающие алмазные цветы. В дилижанс сели деревенские девушки, которые ехали в ближний городок на какой-то престольный праздник. Было темно, я не видел их лиц – видел только, как блестят их глаза и зубы. Слово за слово… начался разговор. Девушки были необычайно приветливы, они назвали мне свои имена, и мне захотелось сделать им что-нибудь приятное. Я начал рассказывать девушкам о них самих. Описывал их загадочные глаза, тяжелые локоны, вишневые губы и густые ресницы. Девушки смущенно смеялись, но, несмотря на темноту, я заметил, что у них блестели на глазах слезы. Им были так приятны мои слова… они делали их счастливыми. И вдруг одна попросила меня, чтобы я описал самого себя. Я растерялся. Я не мог рассказать им о своих тощих ногах, легких, как перышки, волосах и выцветших глазах. И я солгал им. Я изобразил себя стройным, бледным красавцем с душой, трепещущей от ожидания любви. Наконец дилижанс остановился в глухом городке, куда направлялись девушки. Они вышли, причем каждая горячо и нежно поцеловала меня на прощание. Боже мой, как я был счастлив, как долго жил воспоминанием о несбывшихся мечтах – моих мечтах об этих девушках и их мечтах обо мне… – Андерсен прикрыл глаза, словно уплыл в воспоминания.
Минни смотрела на него с нежностью и сожалением. Она понимала, что' хотел ей сказать ее удивительный друг. Да, порой мечта бывает более сладостной, чем ее воплощение. Но так же сильно, как женщина отличается от мужчины, женские мечты отличаются от мужских, тем более от грез сказочника, который вечно витает в облаках. И хоть не столь давно Минни храбро говорила Уильяму, что с радостью исполнит свой долг королевской дочери и станет хорошей женой любому принцу, которому будет предназначена в жены, но теперь, после того как увидела Адольфа-Людвига, она поняла, что не готова к подобной жертве. И ей до смерти хотелось узнать, каков же он, этот русский принц. Мечты о нем уже начали овладевать ее сердцем, так же жаждущим любви, как жаждали любви сердца тех молоденьких итальянок, о которых рассказывал Андерсен.