Любовь и фантазия
Шрифт:
А ведь я любила своих больных. Я даже говорила себе: «Если бы моя мать видела меня, как бы она гордилась мной! Подумать только, я ухаживаю за ранеными!» Часть лазарета находилась под землей — туда помещали раненых, которые совсем не могли двигаться; для остальных же устраивали постель в лесу, под деревьями.
Иногда к нам наведывались командиры: Слиман, Си Джеллул из Шершелла, Си Махмуд (все они потом погибли геройски). Они уговаривали меня:
— Оставайся! Ты хорошо работаешь, ты здесь на своем месте!
Но я заупрямилась и
— Может, кто-то тебе что-то сказал не так? — спрашивали они. Подразумевалось: «Не обидел ли кто тебя?»
— Никто мне ничего не говорил! — отвечала я. Только я не останусь. Не лежит у меня душа, и все тут.
— Куда же ты пойдешь?
— Куда хотите, туда и пошлите, только не оставляйте здесь! Я не хочу больше здесь находиться!
Тогда меня решили перевести в другое место. В день моего отъезда мы с больными плакали вместе!
Меня направили в госпиталь Мимуна, где работал Си Омар. Понадобилось некоторое время, чтобы я привыкла. И вдруг мне говорят:
— Выходи замуж!
— Не хочу я замуж, — заявила я. — Можете убить меня, а замуж я не пойду!
Уж как они старались! Врач, который всему меня научил, пытался урезонить партизан, защищая и меня, и Омара:
— Это же дети! Оставьте их в покое!
Говорят, что врач этот в конце концов ушел от партизан, и как раз из-за истории с моим замужеством. Он ничего плохого не сделал, никого не выдал, просто сдался в плен!..
Так вот они собирались выдать меня замуж за командира! За командира из Музаи. Я упорно отказывалась. Тогда они сказали:
— Если не хочешь идти замуж за этого, ступай за другого. Выбирай кого хочешь!
Я ответила:
— Разве я пришла сюда искать мужа? Нет. И ни за кого я не пойду! Все эти люди — мои братья!
В конце концов они оставили меня в покое. Так я и работала в этом втором лазарете. Потом появилась женщина из городского подполья. Она пришла вместе с мужем и, чтобы ее взяли, сказала, что умеет шить военную форму, хотя это было не совсем так… Ее все-таки оставили у нас. Ночи я проводила вместе с нею. А немного позже появилась еще одна женщина, тоже замужняя.
Через несколько месяцев к нам пришел Си Джеллул из Шершелла вместе со своими помощниками. Они сказали:
— Эта девочка из наших! Мы не хотим оставлять ее здесь! Мы переведем ее к нам в сектор!
Оказывается, они узнали, что я не хочу замуж; мне они ничего не сказали, но отправили меня в Бу Хилаль вместе с партизанами моего района. Там, в лагере, мужчины устраивались на ночь с одной стороны, а женщины, даже те, которые стали женами партизан и не носили военной формы, — с другой… Помню, одна из них, самая старшая, очень привязалась ко мне. Я называла ее джеддой. [58]
58
Джедда (араб.) — бабушка.
Несколько
— Кто это говорит по-французски? — удивилась я.
— Какой-нибудь партизан! — ответила джедда.
— Не может быть, — сказала я, — ты прекрасно знаешь, что по-французски теперь у нас говорить запрещено.
Выглянув из укрытия, я заметила французских солдат.
— Солдаты! Солдаты! — закричала я и стала будить остальных.
Но тут уже начали стрелять. Один мальчик (кое у кого из женщин были при себе дети), пошатываясь спросонья, едва успел выбраться наружу, и пуля угодила ему прямо в лоб; он замертво свалился к моим ногам. Бедняжечка: один неверный шаг стоил ему жизни! Мы с джеддой бросились бежать. Остальные женщины, не носившие военной формы, решили остаться на месте.
За нами гнались солдаты. Мне удалось спрятаться, и я не вылезала из своего тайника весь вечер и всю ночь. Но на этот раз французы и ночью выслеживали нас, мы попали в окружение. Я сидела, скорчившись, среди кактусов, но меня в конце концов все-таки нашли!
Когда меня вытащили, один парень родом из Менасера (я его не знала, а он, оказывается, как мне потом сказали, играл в оркестре на свадьбах) тут же сообщил французам:
— Это сестра братьев Амрун! Один из них погиб в бою, а другой по-прежнему с партизанами!
Меня спросили, правда ли это. Я подтвердила.
— А где теперь твой брат?
— Я его давно не видела!
На мне была партизанская форма, и офицер приказал:
— Обыщите ее! Может, у нее есть оружие!
Так сказал француз, а конник из арабов, перешедший на сторону противника, который охранял меня, ответил:
— Если у нее есть оружие, тем хуже для нее!.. Хочет убивать, пусть убивает!
— Тут подошел другой перебежчик и сказал, обращаясь ко мне:
— Я тебя знаю! Я видел, как вы с братом перебили двадцать восемь человек! Вы убиваете своих ближних! Вот потому-то я и ушел от вас, решил сдаться!
— Гнусный предатель, — сказала я ему, — и ты еще смеешь так разговаривать! Это ты убиваешь и режешь своих! Мы друг друга не убиваем!.. Это ты продаешь своих и сам продаешься за миску похлебки!
Рассвирепев, он направил на меня свою винтовку и стал угрожать:
— Я убью тебя!
— Убей, — сказала я ему, — убей, если можешь, если ты мужчина! Да только разве ты мужчина, ты предатель! Так убей же меня, девчонку, я даже не женщина, да тебе-то ведь все равно! Убивай, тебе же нравится убивать!
Они продержали меня гам всю ночь. Сначала солдаты решили:
— Мы тебя свяжем!
— Ни за что, — заявила я, никто из вас не посмеет прикоснуться ко мне! Поставьте охрану в несколько человек! Но связать меня — нет!