Любовь и месть
Шрифт:
Девушка замолчала, в горле стоял ком. Пэм была настроена оптимистично или просто подбадривала близких. Но она никогда не накопит необходимую сумму, чтобы оплатить четыре билета до Родоса. Судовладелец думал о том же, судя по тому, как он качал головой и хмурился.
«А что касается денег, которые Дарос согласен одолжить, — писала сестра, — десяти фунтов будет достаточно. Я просто хочу купить себе приличную ночную рубашку (с оборочками, для поднятия духа!), чтобы взять с собой в больницу».
Тони позволила письму упасть на стол.
— Ну разве Пэм не храбрая? —
— Могу вообразить, — прозвучал мрачный ответ. Мужчина наклонился и, взяв послание, сам просмотрел его. — Ты сообщила ей, будто я даю ей деньги в долг? — сухо поинтересовался он.
— Нет.
— Значит, она неправильно поняла?
— Намеренно. Я говорила тебе о ее гордости, Дарос, — напомнила Антония. — Она не берет у меня наличные. Мне приходится покупать детям подарки.
Дарос странно посмотрел на жену поверх письма. Думал ли он о счете из магазина в Родосе, не понимая, как у нее хватило наглости заявить, что она покупает детям подарки? Тони отвернулась, пожалев, что напомнила мужу о счете, который он вынужден был оплатить сам.
— Ее надо как-то заставить принять деньги, — мрачно заметил мужчина. — Это никуда не годится.
— Она будет настаивать на возможности, чтобы вернуть их, — предупредила жена.
— С этим мы разберемся потом. Скажи мне, какая примерно сумма необходима, и я сразу же займусь ее переводом. — Грек на секунду замолчал, выражение его глаз стало задумчивым. — И я считаю, когда ее прооперируют, тебе лучше будет поехать туда: ты сможешь навещать сестру в больнице и привезешь ее на Родос, как только она будет готова к путешествию.
Его спокойное заявление потрясло девушку. Она уставилась на супруга, на мгновение лишившись дара речи.
— Привезти ее сюда? — выдохнула она наконец. — Ты хочешь сказать, что оплатишь ее перелет?
— Пэм надо будет выздоравливать. Здесь она поправится быстрее, ей на пользу пойдут и теплый климат, и морской воздух, — заметил мужчина. — К тому же она сможет находиться рядом с детьми.
Тони ошарашенно покачала головой, пробормотав что-то про свою неспособность понять мужа. Дарос улыбнулся и ответил с иронией:
— Тогда нас уже двое, поскольку я совершенно уверен, что не понимаю тебя.
И неудивительно, печально подумала девушка. Она упорно старалась казаться воплощением тех пороков, которые грек на дух не выносил, — стяжательницей, задирой, нахалкой. С самоуверенной беспечностью она влезла в долги, вынудив судовладельца расстаться с деньгами, которые никак иначе вытащить из него не могла. Намеренно она старалась опозорить его перед деловыми партнерами. Антония привезла в его дом трех неуправляемых сорванцов с единственной целью — позволить им свести мужа с ума.
Другой — положительной — стороной была ее привязанность к детям, чья любовь к тете не вызывала сомнений. Была сильная тревога за сестру и за мать, когда предполагалось, что та будет присматривать за внуками. Наверняка не осталось незамеченным изменившееся отношение Тони к самому Даросу. Он наверняка обратил внимание на ее более дружелюбный настрой, отсутствие дерзкого, вызывающего поведения. О чем мужчина не знал, так это о странной тоске, поселившейся в сердце девушки, и об
Судовладелец все еще наблюдал за ней, и Антония улыбнулась. Следует ли ей чистосердечно во всем сознаться? Объяснить, что понимает его родной язык и поведать, что заставило ее начать изводить супруга? Она вспомнила, как требовала заплатить ей пять тысяч фунтов. Служили ли услышанные ею оскорбительные эпитеты оправданием для подобной жадности? Девушка была уверена, что Дарос так не подумает. В любом случае, как он отреагирует на унизительное известие о том, что она понимала все сказанное им? Грек был таким гордым… Нет, Тони чувствовала: ее муж никогда не должен догадаться, что она уже во время первой их встречи знала греческий. Когда-нибудь Антонии придется заговорить на местном наречии, если ей суждено будет остаться здесь навсегда. Но пусть Дарос решит, будто его жена выучила язык позже, общаясь с жителями Линдоса.
Глава 8
К середине сентября Пэм уже отдыхала на Родосе, где за ней ухаживала сестра.
— Я не позволю тебе так носиться вокруг меня, — запротестовала она было, когда Тони принесла ей завтрак.
Пэм сидела на большой белой кровати с сатиновыми покрывалами, наброшенными сверху; на ее плечах красовалась очаровательная накидка. Балконная дверь была распахнута настежь, и сквозь дверной проем струились солнечные лучи.
— Дарос настаивает, что сейчас тебе необходим абсолютный покой. — Девушка придвинула маленький столик и налила сестре кофе. — И мистер Латимер рассчитывает, что его инструкции будут выполняться. Вот, полстакана молока и один кусок сахара. Все так, как ты любишь!
Пэм подняла повлажневшие глаза:
— Тебе повезло, Тони, — он такой милый…
Антония пристроилась на краешке кровати и задумчиво взглянула на акрополь; на древние стены с башенками, казавшиеся коричневыми и подрумяненными в розовых лучах низкого утреннего солнца. У нее вырвался вздох. Отношения с Даросом, о которых девушка прежде страстно мечтала, развивались не так, как она надеялась. Правда, на прошлой неделе ее муж на несколько дней уезжал по делам, так что Антония не слишком часто виделась с ним с момента ее возвращения в Линдос. Однако в те редкие минуты, которые супруг проводил с Тони, он вел себя ни теплее, ни холоднее, чем в тот день, когда поцеловал ее, как ей тогда показалось, с некоторой нежностью.
— Ты права, он милый. — Собственное признание вызвало у миссис Латимер улыбку. Странно было соглашаться с сестрой, если учесть, что только недавно она считала своего мужа самым жестоким, скупым и высокомерным человеком во вселенной.
Две недели спустя, когда доктор разрешил Пэм плавать, они с сестрой отправились на пляж. Искупавшись в прохладной освежающей воде, девушки вылезли погреться на солнышке. Дети были в школе, а Дарос работал дома. Но через какое-то время мужчина присоединился к жене и Пэм. Он переоделся в яркие голубые шорты и белую рубашку с открытым воротом, а его глаза скрывали темные очки. Грек принес с собой книгу, но вскоре отложил ее и сел, подтянув к себе колени, созерцая причал крохотной бухты Святого Павла. Та была похожа на небесно-голубое озеро, окруженное темной каймой голой неровной вулканической породы.