Любовь и пепел

Маклейн Пола

— Как же чудесно, — сказала мама, — повидать столько всего в мире.

— Да. Но все же всегда необходимо тихое местечко, куда можно прийти за умиротворением. Не получится работать, находясь постоянно в разъездах. А если получится, то в работе будет заметно напряжение. И влияние всех этих мест тоже.

В конце показалось, что он обращается непосредственно ко мне. Это было как раз то, о чем я беспокоилась. Я перестаралась со своим новым романом, и эти чрезмерные усилия были повсюду на страницах, иногда они проявлялись в виде скованности, иногда — в виде отчаяния, но они всегда были.

— Не уверена,

что у меня получится работать, когда вокруг столько солнца и дайкири, — сказала я, пытаясь пошутить, хотя на самом деле он меня запугал.

— Если возьмешь себя в руки и начнешь работать еще до рассвета, то после сможешь делать все, что захочешь.

Я увидела в зеркале, что он перевел взгляд на меня, и мой пульс участился. Невероятно, что я смогла привлечь его внимание, пусть даже ненадолго. Словно яркий свет при движении выхватывает вас из темноты и снова исчезает. Было такое чувство, что он видит меня насквозь и понимает, как работает мое сознание. Это было невозможно, так как мы только что встретились, но он очень мастерски описывал людей в своих произведениях, и я верила, что Хемингуэй способен быстро проникать в суть вещей, возможно даже не желая этого.

Позже, когда солнце уже начало скрываться за пальмами, он подвез нас к небольшому кладбищу и припарковался. Мы прошли через скрипучие кованые ворота на Анджела-стрит. Высоко над могильными плитами цвели жакаранды. Мы медленно пробирались между ними к центральной медной статуе. Альфред остановился перед ней и, прищурившись, стал рассматривать мемориальную доску.

— Смотрите, это моряки с броненосца «Мэн», — сообщил он.

— Он затонул в Гаванской гавани, — объяснил Хемингуэй. — Куба вон там. Девяносто морских миль — и совсем другой мир, — добавил он, указывая через плечо на юг.

— Кажется, я читала в отеле что-то о конкистадорах, — сказала мама.

— Совершенно верно. Ки-Уэст по-испански звучит как «Кайо Уэсо» и означает «Костяной риф». Когда появился Понсе де Леон, весь остров оказался усеян грудой скелетов.

— Что они сделали со всеми скелетами, чтобы это место снова стало пригодным для жизни? — спросила я.

— А оно пригодно? — Он улыбнулся. — Я думаю, они всё еще где-то здесь, на мелководье. Время от времени я с трудом волочу целую милю бедренную кость, делая вид, что это рыбья.

— Шутите? — спросил Альфед.

— Шучу. — И, подмигнув, добавил: — Волочу без труда — она же легкая.

Глава 6

Следующим вечером Хемингуэй пригласил нас на Уайтхед-стрит познакомиться с его семьей. Его жена, Паулина, была невысокого роста, смуглая и по-настоящему красивая. У нее была короткая мальчишеская стрижка, стройная фигура и очень мудрый взгляд. Она сделала для нас кувшин лимонада и принесла ржаной виски, мы пили их в саду за домом, как раз там, где скоро должен был появиться бассейн. Эрнест рассказал, что это будет первый бассейн на острове и рабочим придется сначала выкопать твердые кораллы. Похоже, ему нравилось, что это будет непростой задачей.

Когда мы приехали, мальчишки, Патрик и Грегори, играли в бадминтон, а когда игра закончилась, решили поздороваться. Они подошли с раскрасневшимися от беготни лицами и абсолютно непринужденно сели рядом прямо на землю, скрестив ноги. «Этот знаменитый человек —

их отец», — думала я, глядя то на них, то на Эрнеста, развалившегося в кресле. У мальчиков были прекрасные манеры, и они совсем не казались избалованными.

Дом и сад были ухоженными, и из-за обилия плюмерий, банановых и финиковых деревьев казалось, что я очутилась в раю. В отдельном здании находилась мастерская Эрнеста, переделанная из небольшого гаража и соединенная с домом веревочным мостиком. Это выглядело необычайно романтично и очень подходило Хемингуэю. На самом деле все, на что я обращала внимание, казалось, существовало только с одной целью: сделать его счастливым. Даже его милая, забавная жена и чудесные, простые сыновья. Все на своих местах. Он жил спокойной жизнью, такой, какой и хотел.

Перет нашим уходом Эрнест вышел за чем-то, а потом вернулся с экземпляром моей книги и попросил ее подписать. Я бросила взгляд на маму, гадая, не упомянула ли она о книге в мое отсутствие. Но нет. Эрнест сразу сказал, что они с Паулиной прочли ее несколько месяцев назад и сочли отличной. На самом деле он сразу узнал меня в баре, но не хотел смущать.

Я не смутилась — я была ошеломлена. Эрнест Хемингуэй читал мое произведение, и оно ему понравилось! Узнал мое имя! Посчитал мою книгу настолько хорошей, что даже захотел, чтобы я ее подписала. Покраснев, я поблагодарила их обоих и неловко села, положив книгу на колени, совсем не зная, что написать, чтобы выразить свои чувства. Вся эта ситуация казалась сказкой, превосходящей мои самые смелые фантазии.

И в тот момент, когда я уже решила, что польщена до такой степени, что дальше некуда. Эрнест предложил мне почитать страницы своего нового романа, в котором рассказывалось о рыболовстве, о Бимини, о «богатых людях» и разорении.

Я не могла до конца поверить, что он говорит серьезно и что нечто подобное может происходить со мной наяву. Но он принес рукопись и, неожиданно смутившись, протянул ее мне.

Эрнест рассказал, что книга почти дописана, но теперь ее придется отложить на некоторое время. Ему предстояла поездка в Мадрид, где он должен будет детально освещать конфликт для Североамериканского газетного альянса.

— Ох, давай не будем сейчас об этом, — попросила Паулина. Она как-то многозначительно опустила взгляд и разгладила подол своего простого белого платья.

— Бедная моя старушка, — сказал он ласково. — Я бы не поехал, если бы мог. И ты это знаешь. — Он еще мгновение нежно смотрел на нее, а потом отвернулся. — Я стараюсь не лезть в политику. Политика губит писателей. Но Франко злодей и убийца, а фашисты, похоже, полны решимости уничтожить испанский рабочий класс. Не знаю, есть ли грань между писателем и политиком, но, кажется, сейчас она стерлась для тех, кому не все равно.

— Эта война может быть бесконечной, — сказала мама. — Я знаю, звучит драматично.

— Надеюсь, что все-таки не будет, — ответил он.

— Что ж, я рада, что вы поедете, — подбодрила я Эрнеста. — Понимаю, тяжело оставлять семью, но Испании нужны такие писатели, как вы.

— Испании нужны любые писатели. Борьба будет кровопролитной, — мрачно добавил он.

— Считаете, любой журналист мог бы справиться? — спросила я, не подумав, и увидела, как мама многозначительно уставилась на меня. И Альфред тоже.