Любовь и прочие глупости

Астор Бьюла

Затем он отправился на кухню варить кофе и обнаружил, что банка пуста. Придется ехать в магазин. Мэтт раздумывал, будить Констанс или нет, чтобы его отсутствие не стало для нее неожиданностью, затем решил: пусть спит, ведь он очень скоро вернется.

Констанс проснулась и резко села на кровати.

Где я?.. Чья это комната?..

И тут она все вспомнила.

Констанс посмотрела на соседнюю подушку и дрожащей рукой провела по тому месту, где недавно покоилась голова Мэтта.

Значит, это было

на самом деле. Мы с Мэттом занимались любовью. Сейчас его нет. Означает ли это, что он жалеет о случившемся? Может, хочет таким образом дать мне понять, чтобы я не придавала большого значения нашей близости? Чтобы не рассуждала по-детски и не думала, что заниматься любовью и любить — одно и то же?

Констанс, поежившись, подумала, что именно этого и боялась. Именно поэтому так долго опасалась собственных чувств. Не хотела любить Мэтта, потому что боялась потерять его.

До нее донесся какой-то странный звук, Констанс не могла понять, что это. Словно на первом этаже разбили окно, но разбили очень осторожно, так, чтобы никто не услышал.

Она натянула на себя одеяло и испуганно позвала:

— Мэтт!

Констанс слышала, как кто-то поднимается по лестнице, и снова позвала Мэтта, на этот раз уже громче.

Дверь спальни распахнулась.

Когда человек вошел, она похолодела. Увидев один-единственный раз, в «Макдоналдсе», Констанс уже не могла его забыть.

В дверях стоял Кевин Райли.

Одного взгляда на парня было достаточно, чтобы понять: он знал, что найдет ее здесь, и поэтому пришел.

Констанс охватила паника.

— Сука. — Казалось, ему доставляет удовольствие произносить это слово. Даже не произносить, а скорее выплевывать. — Вы обе суки: и ты, и эта шлюшка Карен. Заложили меня легавым, да? Думаешь, ты самая умная? Черта с два! Ты... ты такая же потаскуха, как вы все. А твой... — он отпустил грязное ругательство, — в этом деле кумекает, да? Что, сумел довести тебя до визга или нет?

Констанс ощутила странную смесь страха, отвращения и стыда из-за того, что она, взрослый человек, позволяет маленькому подонку унижать и запугивать ее.

Ему только четырнадцать лет, напомнила себе Констанс, но тут же перед глазами возникла фотография, пришпиленная ножом над кроватью, разгром в ее доме... Констанс заставила себя посмотреть Кевину в глаза. Если она отведет взгляд, он почувствует себя хозяином положения и тогда...

Констанс чувствовала, как на лбу выступил пот. В ушах нарастал глухой шум, и она со страхом поняла, что близка к обмороку.

Но я не должна... не должна терять сознание, твердила Констанс, стараясь не слышать мерзостей и оскорблений, поток которых, подобно зловонной лаве из кратера вулкана, лился изо рта Кевина. Особенно унизительным было то, что он в самых гнусных площадных выражениях описывал произошедшее ночью в этой спальне.

Констанс попыталась убедить себя, что гадкий мальчишка просто несет первое, что приходит в голову, повторяя слова кого-то из взрослых. Однако ее не покидало

странное чувство, что этот парень на самом деле был свидетелем того, как они с Мэттом занимались любовью, словно в то время он тоже находился в этой комнате.

Неужели все мужчины мыслят теми же категориями? Неужели и Мэтт такого же мнения обо мне? — с ужасом думала Констанс. Она с трудом подавляла желание заткнуть уши, чтобы хотя бы таким способом остановить обрушившийся на нее поток оскорблений.

Ни Констанс, ни Кевин не заметили появления Мэтта. Не проронив ни звука, он скрутил парня так быстро, что Констанс не сразу поняла, что кошмар закончился.

— С тобой все в порядке? — не выпуская Кевина, спросил Мэтт у Констанс.

Она, пряча глаза, с усилием кивнула. Слова Кевина все еще звучали в ее ушах, разрушая уважение Констанс к себе и вселяя уверенность, что произошедшее между ней и Мэттом не стало для него чудом и волшебством, как для нее. Мэтт просто удовлетворил свою похоть.

Констанс отрешенно наблюдала, как Мэтт потащил Кевина прочь из комнаты, слышала, как хлопнула входная дверь... Она словно превратилась в каменное изваяние.

Хотя Кевин даже пальцем ее не тронул, Констанс казалось, что своими словами он истерзал ее, убил ту радость, которая поселилась в ней после близости с Мэттом. И это было гораздо хуже угроз, написанных Кевином на стенах ее дома.

Может ли женщина вообще быть уверена в том, что мужчина понимает ее чувства и то, насколько она ранима? Что мужчина знает, чего стоит женщине довериться ему настолько, чтобы отбросить впитанную с молоком матери осторожность и позволить себе любить его, даже если потом придется заплатить за это обидой и унижением?

Или это часть мужской психологии — рассуждать о женщинах в тех же грязных, непристойных выражениях, что употреблял Кевин?

Думал ли Мэтт так же? Может статься, он про себя посмеивается надо мной и презирает за то, что я, подобно пороху, вспыхнула страстью и сдалась?

Неужели мужчины, все мужчины, даже самые лучшие, на подсознательном уровне делят женщин на две категории — на шлюх и на святых? Неужели самозабвенно отдаться мужчине означает неизбежно уронить себя в его глазах? Но, если и так, это проблема мужчин, а вовсе не женщин. И их вина. Значит, я ни в чем не виновата. Но тогда почему чувствую себя так, словно Кевин изнасиловал меня?

Когда Мэтт вернулся в спальню, Констанс постаралась ничем не выдать своих чувств.

— С тобой действительно все в порядке? — глухо спросил он, приблизившись.

Констанс сделала над собой усилие, чтобы не отшатнуться — настолько противен стал ей этот человек, которому она позволила... как много позволила!

— Да, со мной все хорошо, — выдавила она.

Под проницательным взглядом Мэтта Констанс занервничала. Зачем он так смотрит на меня? И кого видит перед собой? Женщину, которая слишком быстро позволила уложить себя в постель и которую он теперь за это презирает?