Любовь и слава
Шрифт:
– Верно, Тревис, все верно. – Сэм положил огромную руку на плечо друга и повел его прочь. На ходу он украдкой взглянул на Китти. В глазах его была боль. А Китти изо всех сил прикусила нижнюю губу, отчаянно сдерживая слезы. Теперь сдаваться поздно.
– Я все устрою, чтобы ты смог поехать на равных с нами, – говорил другу Сэм. – Может быть, вам обоим надо какое-то время побыть врозь, чтобы все хорошенько обдумать. А потом, когда ты вернешься, все будет выглядеть совсем по-другому. Вот увидишь!
Они дошли до двери, ведущей в танцевальный зал. Тут Тревис вдруг резко
– Сэм отвезет тебя домой. Я сегодня ночью останусь в городе.
Сэм увел Тревиса в дом, а Китти, опустившись на колени прямо посередине террасы, закрыла лицо руками и расплакалась навзрыд.
Нет, она все сделала правильно. Ее любовь к Тревису не должна ограничивать его свободу. Видит Бог, она ни о чем не жалеет.
Глава 3
На востоке горизонт сделался оранжевым и розовым.
Китти стояла у окна. Глаза у нее жгло от бессонной ночи, и вглядываться в темноту было больно. Китти молила Бога, чтобы вдали показался Тревис. Сколько же ночей, горько думала она, и сколько дней предстоит ей проводить у этого самого окна, вглядываясь в длинную пустынную дорогу? Неужели Тревис не приедет домой попрощаться?! Пусть не с ней, но хотя бы с сынишкой.
– Я принесла вам чашечку кофе, мисси Китти, – тихо прошептала Лотти, чтобы не разбудить спящего в кроватке малыша.
Китти шепотом поблагодарила. Когда Сэм привез ее домой, он предложил на обратном пути подкинуть Лотти до ее хижины, но та отказалась, чувствуя, в каком состоянии пребывает ее «мисси Китти».
Сэм вернулся в город, пообещав разыскать Тревиса и попробовать его урезонить.
– Я считаю, тебе надо рассказать ему правду, – сердито говорил он перед самым отъездом. – Все зашло слишком далеко.
– Тогда он ни за что не уедет, – горько вздохнула Китти. – Нет смысла это обсуждать, Сэм. Что сделано, то сделано. Я собираюсь работать на земле с издольщиками. И вернусь в больницу. Буду занята да и заработаю немного денег. Мэтти от всей души будет рада присматривать за Джоном. Мне очень жаль, что Тревис так огорчился. Но уж такой у него характер, упрямый и задиристый!
– Ты все это знала, когда выходила за него замуж, – напомнил Сэм. И добавил с ехидной улыбкой: – Наверное, это одна из причин, по которой ты в него влюбилась, девочка. Ведь он единственный из всех встретившихся тебе мужчин, который не поддался твоим чарам и не дал скрутить себя в бараний рог. – Сэм нахмурился и стал теребить бороду. – Конечно, я мог бы тебе заранее сказать, что он придет в бешенство. Но я не мог предположить, что выпивка так подействует на него и он потеряет над собой контроль. Черт знает, сумею ли я его теперь разыскать. Понятия не имею, куда он направился.
Китти ухватилась за борта пиджака, мешком висевшего на Сэме, и взмолилась:
– Обязательно найди его, Сэм. Я хочу, чтобы он поехал с тобой, но пусть мы расстанемся по-хорошему. Он настолько ослеп от злости, что даже не желает попрощаться ни со мной, ни с сыном.
– Я знаю, знаю. – Сэм на прощание поцеловал Китти в лоб.
Но похоже,
– Уже около семи, – вздохнула Лотти. – Я слышала, шериф говорил, его поезд уходит в десять. А до города езды с добрый час, если не больше. Вряд ли мистер Колтрейн успеет приехать сюда и потом вернуться вовремя в город.
Китти одним глотком выпила горячий кофе. Лотти что-то ей говорила, но она ее не слушала. Мысли вихрем проносились в голове, и через минуту Китти уже знала, что надо делать.
– Поскорее одень в дорогу Джона, хорошо?
Она рывком стянула через голову платье. Больше она этот изумрудный наряд никогда не наденет, никогда. Его не надо было надевать и вчера. Наверное, это чертово платье просто проклято, потому что за него платил Кори Макрей. Китти нашла старенькие, поношенные хлопчатобумажные брюки, которые когда-то принадлежали одному из сыновей Мэтти.
Джон капризничал и отказывался есть маисовую кашу.
– Ты хочешь повидать папочку или нет? – кудахтала над малышом Лотти, пытаясь впихнуть ложку с кашей ему в рот. – Не будешь есть – никуда не поедешь.
На глаза мальчика навернулись слезы. Китти бросилась к сыну и поцеловала его в лоб. Выразительно взглянув на Лотти, она сказала:
– Я очень спешу, солнышко, но даю слово, что тебя не оставлю.
Лотти ответила суровым взглядом, как бы желая сказать, что это не она отправляет отца своего ребенка неизвестно куда, а потому так смотреть на нее вовсе ни к чему.
Казалось, прошла целая вечность, пока наконец они сели в фургон. Лотти настояла на том, чтобы тоже поехать с ними, уверяя, что Джону будет удобнее сидеть у нее на коленях. Китти была ей очень благодарна. Она всегда ненавидела поездки в Голдсборо, потому что там она сразу же погружалась в поток самых неприятных воспоминаний. О да, до войны поездки туда были такими радостными! Тогда с ней рядом ехал отец, а позже док Масгрейв. А потом были одни лишь несчастья. Сейчас Китти вспомнился один день, когда они мчались по дороге с Тревисом. Она сидела на спине его лошади. И было это как раз в тот день, когда в Голдсборо вступали янки. Слыша их громкую песню «Боевой гимн республики», Китти пришла в ярость и назло им стала во все горло петь «Дикси». Солдаты замолчали и уставились на Китти. Тревис попытался ее остановить, но она запела еще громче. Тогда сквозь строй галопом подскочил на коне сам генерал Шерман, чтобы лично разобраться, в чем дело. Сейчас, вспомнив тот давний эпизод, Китти не смогла сдержать слез.
Над ней склонилась Лотти и слегка похлопала ее по плечу.
– Вы ведь знаете, еще не поздно, мэм, – тихо сказала она. – Вы могли бы сказать ему правду.
Китти ничего не ответила. Неужели она действительно отправляет Тревиса так далеко просто для того, чтобы исполнить свою собственную мечту и снова стать медсестрой? Может быть, ей самой опостылело торчать на этой крохотной грязной ферме? Нет, неправда! Китти крепко сжала потрепанные кожаные вожжи. Она свою ферму любит, она любит Тревиса. Никогда ни за что не стала бы она его отсылать, если бы это не было так нужно ему самому.