Любовь и слава
Шрифт:
– Привяжи фургон как можно дальше от гостиницы, Тревис. Здесь так много роскошных карет! Ужасно не хочется, чтобы кто-нибудь увидел нас в этой старой развалине.
Тревис вдруг резко дернул вожжи и повернулся к жене:
– Раньше, Китти, ты нашего фургона не стыдилась. Ты ведь всегда говорила, что у людей, имеющих прекрасные кареты, может быть много денег, но у них нет любви. – Тревис отвел глаза и тихо проговорил: – Ты изменилась, женщина. Теперь ты не прежняя Китти.
Она заставила себя сдержаться и продолжала все тем же капризным
– Если ты сегодня вечером будешь себя нормально вести, Тревис, все будет отлично. Ты только смотри, сколько пьешь. Ты ведь сам знаешь, какой у тебя становится поганый язык, когда ты выпьешь.
– Ты заткнешься?
Китти взглянула на мужа, остолбенев от ярости в его голосе.
– Я говорю серьезно, – проговорил Тревис. – Будь все проклято, Китти, я больше не могу!
Привязав фургон, они пошли к гостинице. И тут на них нахлынули воспоминания о том, как они любили друг друга и как отчаянно боролись за свою любовь все годы войны и после нее. Как бы они друг на друга ни злились, всегда побеждала их любовь – маленький огонек на дне сердца, готовый вспыхнуть от малейшего их прикосновения друг к другу или даже взгляда. Их любовь была особенной, и Китти верила, что она не умрет никогда. Никогда, упрямо повторила про себя Китти. Кроме надежды, у нее уже ничего не осталось.
Проходя мимо парадной двери шерифского управления, которое находилось недалеко от гостиницы, Тревис остановился.
– Мне надо поговорить с Сэмом. Он скоро уезжает.
Китти затаила дыхание. Сдержит ли их старый друг свое обещание? Очень неохотно, но он все-таки дал Китти слово поступить так, как она просила. Сэм заверил ее, что послал телеграммы генералу Шерману и президенту Гранту. И тот и другой с энтузиазмом восприняли известие о желании Тревиса работать в правительственном комитете.
– Ну? – рявкнул Тревис.
Китти, задумавшись, не расслышала, о чем только что говорил Тревис.
– Я спросил, не хочешь ли ты идти дальше без меня, а я потом тебя догоню, – сухо повторил муж. – Я хочу поговорить с Сэмом.
– Я… конечно, конечно, – начала она, потом с облегчением вздохнула, увидев, как распахнулась дверь.
На пороге стоял Сэм, и вид у него был непривычный: серый хлопковый костюм сидел на нем довольно плохо, каштановые волосы были прилизаны, и сейчас в них особенно резко проступала седина; обычно растрепанная борода была причесана. На Китти Сэм даже не взглянул, но Тревиса приветствовал громко и с радостью:
– Вот здорово! Даже удивительно видеть вас обоих такими разодетыми! Вы тоже направляетесь на благотворительный бал, да?
Тревис остолбенел.
– Ты хочешь сказать, что сам собираешься туда? Ну, Сэм, никогда не знал, что ты ездишь на балы.
– Да ладно тебе! Как я, старый дуралей, выгляжу – не очень скверно для моих лет, а?
Китти боялась, что Тревис почувствует, что веселье Сэма притворно. Но очевидно, Тревис был настолько поражен увиденным, что не заметил ничего
– Конечно же, я буду там. – Сэм вышел из здания управления и закрыл за собой дверь. – Похоже, доктор Симз и кое-кто из наших добрых граждан хотят со мной попрощаться официально. А нынешний бал для них только предлог. Разве это не здорово, а? Я подумал, что они очень обрадуются, когда здесь будет одним янки меньше. Возможно, именно поэтому им так хочется, чтобы я был на этом балу, – усмехнулся Сэм. – Хотят мне сказать, как они радуются моему отъезду.
Сэм пошел с ними рядом, но по-прежнему ни слова не сказал Китти.
– Когда же ты едешь, Сэм? – грустно спросил Тревис.
– Завтра, уже решено. Рано утром. Новый шериф прибыл три дня назад, и я уже его ознакомил со всеми делами. Я поеду на поезде до Ричмонда, а оттуда – в Вашингтон. А когда отплывает комиссия, узнаю лишь там. В Вашингтоне нам расскажут, что и как нам предстоит делать. Я слышал, едет очень много важных людей. Сенаторы и всякие другие. Я считаю, им хочется, чтобы мы, головорезы, были рядом с ними на случай какой-нибудь беды.
Все трое шли молча. Тревис упорно разглядывал дощатый настил под ногами. Китти обошла его сзади и резко стукнула Сэма по спине кулаком.
– Да, Тревис, – кашлянув, сказал Сэм. – Ты так и застрял на своей пашне, да, парень? Когда я этой осенью вернусь, надеюсь увидеть у тебя хороший урожай. Никак не могу допустить, чтобы ты стал из-за меня лентяем.
– А он и без того уже заленился, – пожаловалась Китти. – Наверное, от фермы придется отказаться. Тревис работает так медленно, с такой неохотой, что я уже говорила с вдовой Гласс, чтобы у нас эту ферму взяли ее сыновья. Есть негры, которые очень хотят нам помочь. Можно все оформить как договор об издольщиках.
Тревис резко остановился и медленно повернулся к Китти, взглянув на нее вдруг остекленевшими глазами:
– О чем, черт побери, ты говоришь? Я это слышу в первый раз. Кто из нас работает на ферме – ты или я?
– Земля моя, – с вызовом вздернула подбородок Китти. Она чувствовала на себе горячий взгляд Сэма и взвилась: – Ты не годишься в фермеры, Тревис, и никогда им не станешь. Если бы ты работал как надо, у нас была бы отличная ферма. Но ты никогда не вкладывал в нее душу, и сам это прекрасно знаешь.
– А ты настолько глупа, что не понимаешь – мы не сможем прокормиться урожаем с этой земли, если на ней вместе с нами будут работать еще и издольщики! Ты что, совсем лишилась рассудка?
– Поговорим об этом попозже, – сухо сказала Китти и двинулась вперед. – Сэму наверняка наши личные проблемы не интересны.
Тревис с минуту постоял, глядя вслед жене. Сэм его подтолкнул и прошептал:
– Пошли, парень. Ты ведь знаешь, какие они, женщины. Скорее всего ей надо было просто-напросто выпустить пар. Пойдем-ка на бал и повеселимся. Кто знает, когда мы с тобой увидимся снова!