Любовь и смерть Геночки Сайнова

Лебедев Andrew

Джерихон-Джерихон-Джерихон, – пропел Гена знакомый с детства мотивчик с той пластинки, которую они пилили в седьмом классе аж до самого корда, потому как американский певец протеста Дин Рид был единственным издававшимся тогда на "Мелодии" американцем.

Ага, он самый, Джерихон-Джерихон, помнишь еще?

Забудешь такое! Так ты с ним?

Ну да, я же после МГИМО в Це-Ка комсомола распределился… В отдел международных связей.

Ух ты!

Ну вот теперь приехали к вам, на БАМ – кино про него сымать… Вот, познакомься,

Леночка, это мой школьный так сказать скул-мэйт Гена Сайнов, – Перя заученными уверенными движениями рук словно не на деревянной мостовой, а в парадном зале королевского дворца делал церемонию представлений, – А это Леночка, помощник режиссера с киностудии…

Ленфильм? – почему то глупо спросил Гена и тут же покраснел.

Нет, мы с центральной студии документальных фильмов, – сухо поджав губки ответила заджинсованная хипповая особа.

Ну, извините, а ты, Перя… пардон…

Виктор Михайлович, – подсказал Перя.

Виктор, ты надолго? Поговорить вечерком сможем? а то я сейчас в управу бегу, бумажек надо сдать тонну – не то мои там на трассе без денег останутся.

А ты заходи в гостиницу… Московскую делегацию спросишь, где поселили…

Фамилию не забыл…

Освободившись где то только около восьми, Гена заскочил в трестовский буфет, где буфетчица Рая его знала, и спиртное отпускала. А то вечером в Тынде, разве что в ресторане бутылку возьмешь! Дал Райке два красных червонца за бутылку шампанского, что так в магазине стоила пять шестьдесят пять, и за бутылку водки – "экстра", что в магазине, если и бывала, стоила четыре двенадцать.

По мосткам доскокал до гостиницы. На недоброе "куда?" ответил уверенным – "к товарищу Перелетову из московской делегации"…

Пустили.

Перя сидел в своем маленьком, но персональном номере, прямо на полуторной койке.

Кроме него в комнате была все та же Леночка – помрежиссера, но вместо джинсовой курточки на ней был моднющщий синтетический свитерок "лапша" ядовито желтого цвета, обтягивающий и подчеркивающий ее женские достоинства, подтверждающие принадлежность хомо сапиенс к отряду млекопитающих.

На столике, единственно кроме койки, тумбочки и стула, представлявшем гостиничную мебель, стояла почти выпитая бутылка шампанского и два граненых стакана. В растерзанной фольге чернели останки шоколада.

Вот, – сказал Гена, ставя на стол водку и шампанское.

А закусить у тебя ничего нет? – не подымаясь с места спросил Перя, Нет, я как то… но можно в буфет спуститься, – засмущался вдруг Гена, подумав, что он наверное все таки здесь в Тынде за хозяина, и ему надо гостей принимать.

Да ладно, чего там буфет, мы бы с Леночкой в ресторан, но у вас там публика, мы заглянули, а там все в этих – в сапогах, и танцуют…

Перя подмигнул Леночке, и она улыбнулась в ответ, как то по-свойски, мол да, мы с тобой столичные штучки, и этих аборигенов с их обычаями не понимаем.

Достали

из тумбочки еще один граненый стакан. Хлопнули в потолок пробкой.

Может водочки? – спросил Гена Да не, мне завтра с утра в горком, а потом на трассу – выбирать места – на плэнэр, понимаешь ли, мон шер ами.

А вас в МГИМО французскому тоже учили?

А як же! Без хранцузского нам дипломатам никак нельзя – первый дипломатический язык!

Ну давай…

Выпили. Леночка, для которой этот стакан шампанского был явно не первый и не второй раскраснелась и курила, сложив тонкие ручки под своей очерченной желтою синтетикой грудною достаточностью.

Ну а ты как тут оказался? Спросил Перя скорее не из любопытства, а более из дежурного политесу дабы разговор поддержать.

Ну, после армии…

Ах, ну да, ты же у нас не поступил… – это Перино "у нас" как то резануло, будто Перя его Гену в школе учил – учил, а он – Гена не оправдал надежд.

Да нет, я поступил, только на втором курсе я на вечернее перевелся, и меня через пол-года призвали…

А чего переводился?

Работать надо было…

А-аа!

Тут Генка почему то понял, что сытый голодного не разумеет.

Ну и потом А потом после армии доучился, кончил институт…

А ты какой кончал, я че то позабыл?

Генка хотел сказать, мол "да ты и не знал", но сдержался.

ЛИИЖТ я заканчивал, строительство мостов.

А-а-а! Мостовик – передовик!

Что то вроде, – без куража ответил Гена.

Ну а кем теперь здесь?

Прорабом. Строю сразу три маленьких мостика по двадцать метров и пять труб.

А это чего такое?

Ну труба, это такое отверстие под насыпью, под полотном дороги, чтобы по весне паводковую воду пропускать.

А-а-а, ну ясно…

Пере и его девушке было явно не интересно.

А наших в Ленинграде видишь?

Да я там, старичок, как то не часто и бываю. Я вот в Берлине тут на слете актива комсомола, потом в Карловых Варах… Прошлый год в Прагу на общую линейку интеротрядов пришлось ездить…

Ну да, понятно…

Слушай, старина, у меня до тебя дело будет потом одно.

Какое?

Ну потом.

Да говори сейчас.

Перя быстро глянул на задремавшую было Леночку, и спросил, Ты, Геша, талон свой бамовский на "жигули" еще не получал?

Гена сразу все понял и как то насупился, Не получал, мне в следующем году.

Ну так не хочешь его мне продать? Я сверху, как положено дам, я цену знаю.

Леночка неожиданно как бы проснулась, -

У тебя ж есть машина, ты говорил.

Да, есть, одна, – Перя налил всем по пол-стакана, – но мне надо еще одну.

Зачем, – почти в один голос спросили Лена и Геннадий А-а-а за черное, за черное держитесь. И желание загадывайте, – запричитал Перя, отвлекая собеседников от темы.

Гена нашел на себе черный кусок ткани и загадал… Загадал, как всегда… Одно и тоже.