Любовь и смерть Катерины

Николл Эндрю

Катерина сказала что-то, но верх машины был откинут, и ветер подхватил ее слова и унес прочь. Он наклонился к ней, переспрашивая, и тогда Катерина прокричала:

— Я спрашиваю: если бы у нас в городе проводились публичные казни, ты пошел бы посмотреть?

Сеньор Вальдес рассмеялся. Сквозь деревья, росшие по другую сторону дороги, яркими солнечными пятнами блестела река Мерино.

Он игриво спросил:

— А какая казнь? Повешение или расстрел? Может быть, гильотина? Или колесование?

— В общем-то, разницы нет, какая именно. Ты бы пошел посмотреть?

Он задумался. Это что — провокация? Может, она

подсознательно пытается выяснить что-то о его характере? Он должен отреагировать, как на первую записку: «Я пишу». Возможно даже, что от этого ответа зависит его судьба.

— Конечно, нет, — сказал он. — Что за отвратительная мысль.

— А я пошла бы. С удовольствием! Обязательно пошла бы.

— Катерина! Что ты такое говоришь, побойся Бога! Ты пошла бы смотреть, как убивают живого человека?

— Не только из-за этого. Не думаю, что именно это всех интересует. Людям не так уж интересно то, что человека убивают. Люди все время умирают. Что в этом особенного?

Заинтересовавшись, он сбавил скорость.

— А почему тогда все ходят смотреть на казни?

— Не для того, чтобы увидеть смерть. Ее и так можно часто встретить.

— Для чего тогда? Их что, интересует сам процесс умерщвления живого существа?

— Да, возможно, частично и это. Но мне кажется, интереснее всего наблюдать, как именно умирают приговоренные. Конечно, мы все когда-нибудь умрем, но в данном случае люди понимают, что им осталось жить считанные минуты. Как они реагируют на это? Вот что больше всего интересует зрителей: будут они брыкаться, сопротивляться, драться или смирятся с неизбежным? Поведут ли они себя достойно?

— Достойно? Разве убийство может выглядеть достойно?

— А разве достойно ходить под себя в больнице? Или впадать в маразм? Смерть всех лишает достоинства. У приговоренных по крайней мере есть шанс плюнуть ей в лицо, встретить свою судьбу с достоинством. С другой стороны, это ведь может показаться слабостью, верно? Словно идешь на заклание послушно, как теленок. Если я буду умирать в постели у себя дома, наверное, захочу, чтобы семья собралась вокруг. Чтобы кто-нибудь из близких держал меня за руку. Но если бы мне предстояла публичная казнь? Не уверена, что в последние мгновения жизни хотела бы быть окружена толпой. Не знаю, помогло бы мне знакомое лицо гордо выстоять до конца или, наоборот, мне стало бы так непереносимо больно, что я сломалась бы? Не знаю. Но я обязательно пошла бы посмотреть на казнь. Хотя бы для того, чтобы запомнить ощущения и потом записать их. Как сейчас мне хочется запомнить ощущение света, пробивающегося сквозь листву деревьев. Или горячего ветра, который обдувает лицо. А разве тебе не хочется записать то, что ты чувствуешь?

Конечно, ему этого хотелось. Больше всего на свете сеньору Лучано Эрнандо Вальдесу хотелось поймать ощущения и записать их, но что ему было делать, если, кроме тощей рыжей кошки, записывать было нечего, если чувства покинули его, кроме, может быть, радости оттого, что рядом с ним сидит эта девушка?

— Да, — сказал он.

— Да? Это все, что ты можешь сказать?

— Да. — Он улыбнулся ей, а потом, когда еще не поздно было во всем признаться, еще раз кивнул, словно китайский болванчик, и повторил — Да.

— И что значит твое «да»? Я сижу в машине рядом с великолепным мужчиной,

известным как один из самых значительных писателей своего поколения, с уважаемым профессором, которому я даже нравлюсь, и что же я получаю в ответ на мои философские измышления? «Да»? Чиано, я хочу быть писателем. Научи меня.

— Но что еще я могу ответить, кроме «да»? Научить писать не в моих силах. Тебе и не нужны мои уроки. Ты ведь уже пишешь, правда? Ловишь ощущения и записываешь их. Вот и все, что на самом деле необходимо.

— Ты забыл про истории, которые нужно сочинять.

— Ну конечно, — сказал он. — Без историй никуда.

— Ты такой прекрасный рассказчик. — Катерина поцеловала кончики пальцев и легонько провела ими по костяшкам его пальцев, крепко сжимающих руль. — Расскажи мне какую-нибудь историю.

— Мы уже приехали.

Сеньор Вальдес свернул с шоссе на разбитую боковую дорогу, тянущуюся вдоль белых домиков. По дороге сновали куры. Вскоре потрескавшийся асфальт кончился.

Сеньор Вальдес притормозил, и они поползли по разбитой пыльной дороге, вышибая тугими шинами брызги мелких камешков. У небольшой рощи, где деревья бросали резную тень на сырую поверхность дороги, сеньор Вальдес остановил машину.

— Мы уже здесь?

— Почти здесь.

Все, что произносила Катерина, вызвало у него улыбку.

Двигатель замолчал, а ручной тормоз скрипуче взвизгнул.

— Ты уверен, что привез меня в правильное место?

— По правде говоря, совсем не уверен.

— Здесь же ничего нет.

И действительно, смотреть было абсолютно не на что. С одной стороны дороги расстилалось пастбище с выеденной коровами травой, с другой — возвышалась стена деревьев и кустов. Сеньор Вальдес вышел из машины и вынул из крошечного багажника корзинку для пикника. Катерина заметила, что на ней болтался ценник.

— Мне кажется, нам туда, — сказал он и начал пробираться сквозь деревья по еле заметной тропинке.

Повернувшись, чтобы удостовериться, что Катерина следует за ним, он взял ее протянутую руку и повел за собой, бережно придерживая ветки, чтобы ей было удобнее проходить под ними.

— Да, я почти уверен, что мы идем в правильном направлении.

Через несколько метров они увидели впереди очертания стены, похожей на останки одного из затерянных в джунглях старинных городов, вызывающих в памяти кровавые ритуалы, человеческие жертвоприношения, катастрофы, смерть, упадок и тлен. В течение многих веков в этих городах кипела жизнь, люди ходили по мощеным улицам, любили, смеялись, дрались, пели, а во время ритуальных церемоний в ужасе склонялись перед темными статуями богов. Ныне же не осталось никого, кроме пауков, да иногда, откуда ни возьмись, появлялись бравые молодые люди с фотоаппаратами наперевес и, щелкая затворами, фотографировали каменные лица, злобно хмурящиеся из-под насупленных бровей.

Сеньор Вальдес шагал по узкой тропе, спотыкаясь о корни деревьев, стараясь не выпускать руку Катерины, пока они не дошли до конца стены. На секунду он в растерянности остановился, пытаясь решить, куца двигаться дальше, но потом заметил, что стена не кончилась, а просто завернула налево. В нескольких метрах от них зиял темный провал полуобвалившихся ворот.

— Да, все верно, — сказал он, будто кто-нибудь сомневался в его способностях отыскать потайное место, а он доказал свою правоту.