Любовь и война Майкла Фрейзера. Книга 2. Сад земных наслаждений.
Шрифт:
Но та только тяжело вздохнула.
– Дорогой, мне не хочется тебя огорчать, но это оригинал! Твой отец решил, что он должен храниться у меня!
У Кентсома даже под слоем грязи так исказилось лицо, что Майкл почувствовал себя счастливым.
– Хороший сегодня день,- философски заметил он, обращаясь к сэру Самюэлю, все это время безучастно наблюдавшему за разворачивающимися событиями, - конечно, узнать, что твоя дочь выходит замуж за бывшего кавалера её же собственной матери неприятно, но зато я исполнил свою давнюю мечту и раскроил ему голову! Все мои предки
– Жизнь,- открыл рот старый полковник,- она такая! Каждый кусок дерьма обильно приправлен мёдом! Но чем тебе помешал портрет старого герцога, сынок?
Хороший вопрос!
– Не знаю,- откровенно ответил Майкл, глядя, как ползают на коленях, собирая куски рамы Джулия, герцог и Мейбл,- но разбив его, я получил удовольствие!
– Может, дело в "Саде земных наслаждений"?
Фрейзер с уважением посмотрел на бывшего тестя. Как он догадался? И только после сообразил, что сэра Самюэля, очевидно, то же задевала эта оригинальная теория.
Венчание назначили на сентябрь. И Майкл, даже не сделав внушения сыну, махнул на все рукой и вернулся домой. Что толку кричать, размахивать руками, убеждать - его все равно, в лучшем случае только выслушают. А раз так, то и нервы мотать незачем! Тем более что примирение с Памелой в Бразилии закончилось долгожданной беременностью, и жена жаждала оказаться дома, чтобы порадовать этим известием всех своих подруг и, пользуясь своим положением, окончательно вернуть заблудшего супруга в домашнее стойло здорового образа жизни.
Когда после длительной отлучки Майкл занял директорское место в офисе, миссис Карен шмякнула о стол целую стопку английских газет, накопившихся с января месяца, и с обложки первой же из них за 20 января на него смотрели герцог и Мейбл, играющие в крикет. Репортер, не мудрствуя лукаво, задавал читателям вопрос: " Очаровательная юная американка вскружила голову закоренелому холостяку герцогу Кентсомскому?"
Фрейзер с руганью швырнул всю стопку в мусорную корзину. Что теперь рвать на голове волосы, если сам виноват. Не загуляй он тогда в Бразилии, возможно и удалось бы пресечь роман в зародыше.
Все газеты в корзине не поместились, и одна из них, вылезла и упала на пол. Майкл, чертыхаясь, потянулся за ней и застыл в неудобной позе, наткнувшись на фотографию сестры в черных очках и в откровенном бикини на борту яхты в компании с безразлично застывшим Жозе.
Бикини сестрице было маловато, да и очки не скрывали лица целиком, ну а тех, кто не знал Джил лично, дотошные газетчики убеждали, что эта дама - сеньора Джил Фрейзер ди Оливейра в компании с телохранителем брата на борту яхты, принадлежащей её другу - графу Стенли. Репортер красноречиво убеждал читателя, что дама поделилась с ним планами предстоящего развода с мужем. И это после почти двадцати лет примерного, и, казалось, счастливого брака!
О, жизнь, разве её возможно понять? Да мы и сами не можем до конца осознать,
ШЕСТИДЕСЯТЫЕ.
Чем дольше жил Фрейзер, тем меньше ему нравилось, что происходило вокруг. Мир, менялся, и эти перемены редко были ему по вкусу. Не нравилось всё - музыка, мода, мебель, архитектура, и, конечно же, нравы!
Они с Памелой воспитывали двух дочерей, сына, да ещё дочь Эвис (сама бедняжка Эвис после смерти мужа, часто лечилась в клиниках, специализирующихся на нервных заболеваниях). Джеральд управлял филиалом фирмы в Сан-Франциско, и на Восточном побережье бывал редко.
В их старом доме часто собиралась молодежь от пятнадцати до двадцати лет, и тогда старые стены сотрясались от музыки "Битлз", твиста и буйного неконтролируемого веселья. И вернувшиеся откуда-нибудь из гостей родители часто находили среди перевернутой мебели, гор окурков, бутылок из-под пива и загаженных жвачкой ковров предметы одежды распоясавшихся подростков.
– Не рановато ли?
– как-то вытащил из-под подушек дивана чьи-то трусики хмурый Майкл.
– Милый, молодежь сейчас не придерживается тех правил, в которых воспитывались мы!
– жалко пролепетала Памела, которой это тоже мало нравилось, но она считала нужным защищать своих отпрысков перед мужем.
И что ему оставалось делать? Только мрачно вздыхать, да запираться в своем кабинете, ревностно защищая свою территорию от чуждых веяний. А что толку, когда в доме куча энергичной, презирающей чужие желания молодежи?
– Па, я возьму твою машину?
– Отец, директор моего колледжа хочет тебя видеть!
И т.д. Какой уж тут покой! Когда дети маленькие, с ними можно играть, читать сказки, слушать их немудрящие истории, ходить на бейсбол и вообще наслаждаться отцовством, пока... они не достигают пятнадцатилетнего возраста!
И вчерашние послушные девочки и мальчики уже в штыки воспринимают твои самые невинные замечания, смотрят волком, когда им что-то советуешь, притворяются глухими в ответ на просьбы, и все время куда-то спешат! А потом либо выходят замуж за твоих врагов, либо позорят твое имя ножницами и лекалом! И как тут не смотреть на мир, как на квинтэссенцию несправедливости?
А тут ещё Памела с её неуемной страстью к улучшению семейного гнезда. Жена только и думала о том, чтобы удобные, с детства окружающие его вещи поменять на тонконогое современное убожество, созданное, чтобы издеваться над человеком.
– За этим столом работал ещё мой дед,- отбивал он все поползновения Пэм поменять в кабинете мебель,- а на этом стуле он сидел, когда подписал контракт о слиянии с компанией Кейтса.
– Но это же жилая комната, а не музей!
Но Майкл упрямо держался за дорогие его сердцу вещи. С возрастом он становился не столько скупым, сколь прижимистым, и терпеть не мог немотивированных, с его точки зрения, затрат.
Как-то они вдрызг разругались с Памелой, когда та решила заменить всю сантехнику в доме на более современную.