Любовь и ярость
Шрифт:
Великолепный экипаж, в котором ехал Гевин, наполнил счастьем его тщеславную душу. Он ликовал, как ребенок, и болтал не переставая. Снизошел даже до того, что поведал Делии и Бриане душераздирающую историю о своем нищем детстве в Кентукки. Лицо его потемнело от горестных воспоминаний, когда он дошел до трагической смерти отца и той зловещей роли, которую сыграл в этом Тревис Колтрейн. Теперь Бриане стала понятна и жгучая ненависть, с которой он преследовал и мучил молодого Колтрейна, и почти животная радость, охватившая его при известии, что ей наконец удалось совратить Колта. Выходит, им двигала не просто алчность.
Гевин
Гевин все говорил и говорил, его даже не заботило, слушают ли его обе женщины. Он наслаждался ролью богатого американца, недавно вернувшегося из Европы, где у него в Монако собственный замок, и не за горами тот день, когда он купит себе что-то более роскошное, чем маленькое шато.
Пока он болтал без умолку, восхищался Америкой и радостно хохотал при мысли о том, как удивились бы знавшие его еще в Кентукки, если бы он вдруг сейчас почтил визитом свои родные места. Бриана тем временем целиком погрузилась в собственные мысли и почти перестала слышать его голос.
Подняв голову, она обвела восхищенным взглядом роскошную отделку экипажа. Стены его были обиты мягкой темно-коричневой кожей, а пол устлан бархатным ковром. Везде, и внутри, и снаружи, блестела позолота, а сам экипаж легко тянула шестерка черных, как вороново крыло, коней.
Бриана жалко улыбнулась: как высоко она залетела с тех пор, как предала Дани, своего единственного настоящего друга, и разбила сердце человека, которого искренне полюбила.
Как высоко она поднялась и одновременно как низко пала! Ее приятельница Мариса хохотала бы до упаду! Ведь всего пару месяцев назад Бриана ужасалась при мысли о том, что Мариса приняла платье и браслет в уплату за услуги. Но то, что совершила она сама, гораздо больше достойно презрения. Ах, Шарль, мысленно взмолилась она, пообещай, что будешь жить! Одна мысль о том, что все пережитые унижения и горе последних дней на самом деле были напрасной жертвой и Шарлю, может быть, уже не помочь, полоснула острой болью по сердцу, и Бриана похолодела. Лучше даже не думать об этом, или она сойдет с ума!
Однажды они остановились пообедать в гостинице неподалеку от Сакраменто – Мейсон старался сделать их путешествие как можно более комфортным, – и Бриана нечаянно стала невольной свидетельницей, как Гевин кокетливо охорашивался перед большим зеркалом, стоявшим в холле. Старательно взбив свои золотистые кудри, он провел расческой по усам, затем одернул темно-синий бархатный сюртук, с обожанием глядя на собственное отражение.
Может быть, с первого взгляда он кажется просто глупым и тщеславным человеком, подумала Бриана, но на самом деле, когда в нем вспыхнет ярость, он способен на самую отвратительную жестокость.
Они заказали роскошный обед со свежей форелью, которую, впрочем, Гевин с недовольным видом вернул на кухню, заявив, что она недостаточно изысканно приготовлена.
В Сан-Франциско они узнали, что с отплытием в Англию проблем не будет, и Гевин, напыщенный и высокомерный, как павлин, заказал для них каюты первого класса на «Пасифике», самом роскошном и самом быстроходном американском пароходе.
Он был оснащен по последнему слову техники, здесь было все, вплоть до электричества. Внутренняя отделка радовала глаз: огромные гостиные, обставленные итальянской и французской мебелью в стиле ренессанс, элегантные каюты с уютными креслами чиппендейл и шератон.
Гевин оставил лучший номер для себя и Делии, а Бриане заказал каюту напротив, так, чтобы ни на минуту не выпускать ее из виду. Дирк и пятеро наемников разместились в недорогих каютах второго класса на нижней палубе.
Всю дорогу от Силвер-Бьют с Брианы не спускали глаз ни днем, ни ночью. Она уже привыкла к этому, так что меры предосторожности, предпринятые Гевином даже посреди океана, не произвели на нее никакого впечатления. Когда бы она ни открыла дверь своей каюты, за ней всегда дежурил один из головорезов Холлистера. Еду ей приносили прямо в каюту, и только однажды, да и то в сопровождении охранника, выпустили прогуляться на палубу, подышать свежим воздухом. Кроме того, Гевин строго предупредил, чтобы она не смела ни с кем разговаривать.
Положение пленницы ее в какой-то мере даже устраивало, никто не мешал ей потихоньку оплакивать свою разбитую любовь и навеки потерянное счастье. Бриана была счастлива, что избавилась от общества глупой и бесцеремонной Делии.
Она с тоской вспоминала Колта и пыталась утешить сама себя, строя картины счастливой будущей жизни в Париже вдвоем с Шарлем. Бриана истосковалась по нему, ее тревожило, как прошла операция. Она надеялась, что все уже позади, раз Гевин перевел деньги в больницу.
Днем девушка часами простаивала возле маленького иллюминатора в своей каюте, задумчиво глядя на белые барашки волн. Бриане казалось, что она по-прежнему в ловушке.
Хуже всего было ночью. Даже во сне ее мучило чувство вины, и, просыпаясь в слезах, Бриана снова видела перед собой мужественное, ставшее родным лицо Колта. У нее сердце кровью обливалось при мысли, что никогда больше не придется увидеть эти смеющиеся серые глаза, ласковую улыбку, от которой в углах рта появляются две лукавые ямочки. Иногда ей представлялось, что он сжимает ее в железных объятиях и она прижимается к нему, ощущая мощь и тепло его мускулистой груди. Рыдания душили Бриану, и по утрам подушка была мокрой от слез.
Она безумно хотела его. Яростно, неистово, безнадежно.
Наверное, это и есть любовь.
Она знала, что эти сны всю жизнь будут преследовать ее, ведь пока бьется сердце, любовь к Колту будет жить в нем.
Наконец пароход доставил их в Англию, и очень скоро они уже мчались в поезде в сторону Дувра. Переплыв через Ла-Манш, Гевин и его спутницы оказались во Франции и прямиком направились в Париж.
Подъезжая к городу поздно ночью, Бриана жадно вглядывалась в море огней над Парижем, не помня себя от радости и нетерпения. Все позади.