Любовь и жизнь как сестры

Кучкина Ольга Андреевна

– Галя, мы встречаемся на следующий день после выборов – не могу не спросить про выборы, про политику.

– Мой опыт хождения в политику неудачно закончился. Я рада, что я этот опыт имела – художник должен все пройти и не быть снобом ни в коем случае, но…

– Ну да, вы же были депутатом.

– Но тогда я не понимала одной сущностной для себя вещи: что политика несовместима с моей профессией. Потому что в моей профессии главное – человек и человеческие отношния. А в политике на это – красный светофор. Поэтому политикой как таковой я не занимаюсь. А ответ на то, что произошло или произойдет, – он в том, что я буду делать на сцене,

на какую тему я захочу художественно высказаться.

– Голосовать не ходили?

– Как? Почему? Ходила и считаю неправильной позицию общественного равнодушия. Я не могу не пойти, поставив в своей жизни «Крутой маршрут». Это было бы неестественно. А я больше всего ненавижу неестественность во всех проявлениях. Неестественность и лживость.

ЛИЧНОЕ ДЕЛО

ВОЛЧЕК Галина, театральный режиссер, актриса.

Родилась в 1933 году в семье кинооператора Бориса Волчека.

Окончила школу-студию при МХАТ. Художественный руководитель театра «Современник». Самые заметные театральные постановки – «Пигмалион», «Крутой маршрут», «Три сестры», «Вишневый сад».

Снималась в фильмах «Про Красную шапочку», «Король Лир», «Осенний марафон», «Русалочка» и др.

Была замужем за актером Евгением Евстигнеевым.

Сын Денис Евстигнеев – кинорежиссер.

ПОЖАРНЫЙ ЗНАК В СПАЛЬНЕ

Марк Захаров

Премьера «Женитьбы» в Ленкоме. Яркий театральный праздник. Шквал аплодисментов. Он опять угадал место и время, этот неутомимый, неиссякаемый, непостижимый Марк. Угадал, что Россия Гоголя есть Россия наших дней, вечная Россия. Он выходит на сцену без улыбки. Человек, чувствующий юмор в жизни и в классике как никто, чаще всего серьезен, если не мрачен. А тут еще две роковые истории – с Николаем Караченцовым и Александром Абдуловым. Как будто кто-то прицельно выбивает лучших…

* * *

– Прежде всего, Марк, как себя чувствуют Абдулов и Караченцов, что с ними?

– С Караченцовым мои контакты, к сожалению, затруднены в связи с чрезмерными притязаниями супруги. Она очень вмешивается во все дела. Вот пишет в его книге главу отдельную… На сборе труппы обнимались, целовались, но, по моим наблюдениям, пока мало что улучшается, врачи мне сказали, что еще предстоят операции… У Абдулова получшел голос, посвежел, он набрал несколько килограмм. Он был в Киргизии и должен вернуться в Израиль на операцию. Дело у него крайне серьезное, но он очень мужественно держится…

– Как театр переносит это? Один первач, второй первач…

– Это, конечно, ужасно печально… Мы провожали на тот свет Леонова, Пельтцер… В какой-то степени пришлось учесть ошибку великого Эфроса, который сосредоточил все свое внимание в театре на Малой Бронной на одной актрисе, прекрасной, но одной. Репертуарный русский театр, я думаю, сегодня не должен строиться на одном человеке, он должен быть, как теперь говорят, многополярным. Должно быть несколько человек, и обязательно второе поколение, третье, четвертое. У нас, в общем, так получается. Роль, которую должен был сыграть Абдулов, прекрасно сыграл Чонишвили. Я его не сравниваю с Абдуловым, потому что Абдулов – это явление уникальное, это великий актер русский…

– Не сразу ставший, между прочим, великим…

– Да, и я этот момент прозевал, как развал Советского Союза…

– А я нет, потому что он был-был этаким красавцем, а потом смотрю на одном спектакле: да он уже большой актер!

–

Ну вот, а я без конца занимался его воспитанием, психотерапией, потому что он вовремя не приходил на репетиции, с ним какие-то были связаны истории, такой раздолбай. Безнадежный талант. Но потом это прошло, и он стал надежным.

– Скажи, к каким самым важным выводам о жизни ты пришел за жизнь?

– Когда-то я прочел слова одного умного человека, который сказал: нужно попробовать понять, что ты сделал сам и что с тобой случилось. Вот это ужасно трудный вопрос. И когда я отматываю жизнь назад, то и дело наталкиваюсь на какие-то случайности, и это меня огорчает…

– Тебе бы хотелось, чтоб жизнь была более однолинейной?

– Более целеустремленной, лишенной вариантов, ненужных зигзагов, и было бы какое-то прямое восхождение к главному режиссеру, художественному руководителю, который до сих пор ставит достаточно приличные спектакли. На самом деле это не так. Я, знаешь, вспоминаю один судьбоносный момент в своей жизни в городе Перми. Я поехал туда работать, потому что ни один московский театр меня не взял на работу после окончания ГИТИСа, я получил одно-единственное предложение – в цирк.

– А заканчивал как актер?

– Вместе с Люсьеной Овчинниковой, которую принял Охлопков, а меня никто не принял. И когда я приехал в город Пермь, мне очень быстро прислали повестку в армию. Я сказал директору, директор говорит: ну, мы письмо напишем… Но как-то без энтузиазма. А у меня оставлена любимая женщина в Москве, не связанная со мной государственными узами, такой гражданский студенческий брак, да и не брак, а просто интимные отношения. Я пришел в военкомат, военком взял у меня эту бумажку, и почему-то возникла пауза. И я понял, что это развилка, что если я иду в армию, то любимая женщина, профессия – все уходит в сторону, и жизнь идет по другому сценарию. Я помню, что проходил поезд, и почему-то военком смотрел в окно и думал о чем-то постороннем или важном для него. И потом сказал: ладно, иди, будешь приходить на курсы. И я стал приобретать профессию химика-разведчика. Но без отрыва от актерского существования.

– В лице военкома судьба сделала такой жест…

– Конечно. Ангел-хранитель вмешался. Мы с Гришей Гориным ездили, когда он только что машину стал осваивать, а я не от большого ума с ним уселся. Он водил странно: мы выезжали из дома напротив ресторана ВТО, и он не мог вписаться в Тверскую, и мы сразу оказывались на той стороне, пересекая все осевые. И вот мы едем в дождь, на довольно большой скорости, навстречу мощный поток транспорта, его занесло, мы выехали на встречную полосу, крутанулись, но в это время был интервал в автомобилях. Я сказал: Гриша, вероятно, твой ангел-хранитель сказал моему, что вот сейчас мой дурак будет тормозить, ты сделай там какую-то паузу в движении. Участвовали уже, конечно, не мы, а высшие силы. Вот поэтому мы беседуем с тобой.

– И все же кто заведует, человек или обстоятельства?

– Мне отец рассказал: 1918-й год, он в Воронеже, ему 16 лет, он кончает кадетский корпус, входит добровольческая армия Шкуро и объявляет призыв, и он, конечно, туда идет. Но без сапог хороших нельзя было идти. Идут к сапожнику, заказывают хорошие сапоги, приходят через два дня, сапожник в запое и сшил сапоги на два размера меньше. Отец заплакал. Очень горько переживал. Сделали новый заказ, ожидая, когда тот выйдет из запоя. Но тут вошла конница Буденного, а туда принимали и босиком, и в каких угодно ботинках, и отец пошел сражаться за рабоче-крестьянскую армию. А так бы пошел за белую. И он никогда бы не встретился с моей матерью, и не произошло бы зачатия, и я бы не родился.