Любовь и жизнь, похожие на сон
Шрифт:
26.07.2011
Мечта психолога
Ведь мы психологи – мы психов понимаем,
А вот с нормальными не дружим, потому
Нас ненормальные, ну, просто обожают,
А вот нормальные не любят – почему?
Нам ненормальные близки – на нас похожи,
А вот нормальные враги для нас,
Вот ненормальный скорчит рожу
И скуки нет – смеемся целый час.
Нормальный никогда не назовется ненормальным,
Он сумасшедший, утверждает – все наоборот.
А мы-то слышим, что он врет отчаянно,
А мы-то видим, перед нами – идиот.
Нам на ненормальных ничего не заработать.
Они ведь не придут лечиться к нам,
Ну, вот такие у психологов забота,
О чем мы с горечью рассказываем вам.
Мы позаботимся о тех, кого мы любим,
Нам ближе ненормальные, закон таков.
Мы умных по психушкам рассуем, засунем,
Тем самым превратив нормальных в дураков.
Когда все в мире станут дураками,
Вздохнем мы облегченно, и тогда
Мы будем вечно править всеми вами,
И денег ваших в нашем банке будет до фига.
17.10.2011
Разбитые мечты
Кто наш худший враг? Ну, подскажите.
«Эврика! Нашел! – Ведь это красота»,
С нею вы, конечно, извините,
Пропадет пластический хирург зазря.
Если все вокруг красивы от природы,
Губы, нос и грудь на месте, попка хоть куда.
То зачем я покупал диплом в подземном переходе,
И на что работу слесаря я променял тогда.
Хорошо бы Дума вдруг сообразила
По России-матушке издать закон,
По которому, ну, только некрасивым
Брак официальный будет разрешен.
Ну, понятно, что от них родятся дети,
Некрасивые, частенько рот кривой,
Вот за них и будем мы в ответе,
Переделаем, да так, чтоб не узнал отец родной.
Силиконом тут и там надуем,
Подборок увеличим, грудь, исправим нос.
Ну, чего-нибудь потом такое наколдуем,
Чтоб клиент побольше денежек принес.
А диплом в подземном переходе
Не один я с Ваською купил,
У него клиентов тьма, но говорят в народе,
Спит он от жены отдельно, не хватает сил.
Ну, а я другой, чуть отработал,
Все бегом спешу к жене родной,
Денежки отдать, что заработал,
И естественной налюбоваться красотой.
Надоело, сколько силикона
Буду впихивать я до своих седин,
Слава Богу, я могу хоть дома
Отдохнуть от этих образин.
Вдруг скрип двери, на пороге вижу,
Вроде бы жена, а вроде
Силиконовые жабьи губы, а пониже
Грудь огромная из кофточки видна.
Ну и гад же Васька, другу подсуропил,
Как нарочно изуродовал мою жену,
Лучше бы диплом поддельный пропил,
Этого ему я не прощу.
Мало что вокруг меня вертятся,
Монстры-женщины, которых создал я.
Ведь теперь придется мне общаться
С Васькиным подарком для меня.
20.10.2011
Разные истории
Бессеребренник Перельман
В таинственный туман тот город погружен,
В нем солнца свет бывает редко,
Уж 300 лет стоит в болотах он,
И северной Венецией он назван метко.
Вот в этом городе, в его туманах,
Которые не пропускают солнца свет.
Живут в хрущевке [12] двое Перельманов,
А почему в убогой нищете – ответа нет.
И было время 300 лет назад, когда
Такого города не знали имя,
Ночная выпь в болотах, как всегда,
Пугала и пугает жителей поныне.
Но появился вдруг ужасный великан.
Со всей страны согнал людей в болота,
Собственноручно сваи в грязь вгонял,
Десятки тысяч жизней погубил за «что-то»!
За это «что-то» выросли чудесные дворцы,
А реки потекли в гранитных стенах,
И осетров в реке ловили рыбаки,
Никто не думал о грядущих переменах.
В двадцатом веке вдруг случились чудеса,
В туманном городе построены ужасные хрущевки,
Ужасным тем строениям, наверно, удивились небеса.
Ведь жизнь в таких домах похожа на издевку.
А Перельманы вдруг наказаны – за что?
Ведь иудеи сваи в ил не загоняли,
Евреи знают многое про «кое-что»,
Но я уверен, что о сваях даже не слыхали.
В хрущевке проживает бедная семья
Из матери и сына – оба очень скромны,
Сын с бородой, отросшей до пупа,
И страшно жизнью, видимо, довольный.
И оказалось, вдруг – мужчина с бородой
Вдруг замутил такое величайшее событье,
От удивления мне кажется порой,
Такого с сотворенья мира не было открытья!
Загадочную и неразрешимую гипотезу Пуанкаре
Он, как орех, расщелкал запросто и тонко,
За величайшую разгадку той загадки на земле
Ему миллион решили заплатить монетой звонкой.
Ну как смешно, веками люди говорят.
Евреи жадны до неимоверного предела,
Ограбят, стянут все с тебя подряд,
А на вопрос: «За что?» – ответят: «Вам какое дело?»
А Перельман и глазом не моргнул,
Как будто предложили килограмм картошки,
И предлагающим интеллигентно намекнул,
Что не нуждается, а деньги – «хоть в окошко».
Чем дальше – больше замахнулся Перельман
На то, что тайну мироздания откроет,
Его происхождение откроет нам,
А тему миллиардного коллайдера закроет.
И вот опять – «Берите новый миллион,
И степень высшую с наградой».
Но предложенья лестные не слышит он,
И в продуктовую «Копейку» ходит с мамой.
По Перельману – «Нам не надо ногти стричь».
Растут? Пускай растут. Ну, эту логику я понимаю.
А как могу понять, ведь мыслью не постичь,
Отказ от миллионов логикой не принимаю.
Ах! Если бы деньгам никто значения не придавал!
Насколько жизнь у человечества была прекрасна,
Тогда б Иуда ни за что серебряники не принял,
И на кресте Христос так не страдал ужасно.
28.07.2011
Неувядаемый секрет
Мы старушку однажды с женой повстречали,
Что коляску с продуктами к кассе везла,
С удивленьем за женщиной мы наблюдали,
С виду больше, чем сто, та старушка была.
Перед нами скелет, весь в морщинистой коже,
Рассчитался с кассиршей дрожащей рукой,
Мы же в споре, ну, очень на ссору похожем.
Рассуждали о возрасте – не пора на покой?
Ведь жена утверждала, что ей девяносто.
Ну, а я утверждал, что ей много за сто,
Мы решили, что спор разрешить очень просто,
Подойти к этой женщине, завести разговор.
Подошел и завел, не спеша, издалека —
Тяжела ли коляска, как глаза видят свет?
Есть ли дети, семья, может быт, одиноко?
Все спросить не решался, а сколько ей лет.
А решившись задать, дождался ответа,
И с кокетством старушка спросила меня:
«Ну, а сколько дадите?» – Не спешил я с ответом,
Из провала глазниц с ожиданьем смотрели глаза.
Удивившись, конечно, подавил я ухмылку.
«Ну, не больше семидесяти, вроде того»,
И глаза в голом черепе засветились улыбкой:
«Ну, спасибо, вы правы, я еще ничего!»
Так бывает всегда, это было и будет,
Не бывает для женщины возраста, нет!
Даже если ей двести, спросить не забудет,
«Дорогой, ну, а сколько дадите мне лет?»
19.07.2011
Таинственная история
Сказка ложь, да в ней намек
Добрым молодцам урок
А.С.Пушкин
В одном чудесном королевстве, в давно ушедшие века.
Над рвами, где дугой повисли три переброшенных моста,
Вдруг чужеземец появился и перед замком, не спеша,
Замедлил шаг, остановился, присел на землю, чуть дыша.
Затем он крикнул: «Открывайте!»
И стражник, в сталь закованный солдат,
Сказал привратникам: «Его не пропускайте,
Смотрите – вон, дыбы стоят!»
А с верхней башни из щели бойницы
Король за чужеземцем наблюдал:
«Какого черта, из какой такой столицы,
Какой король ко мне гонца послал?»
Под нос пробормотавши что-то,
Король собрался духом, наконец,
И страшно возбудившись от чего-то,
Вдруг пожелал узнать, кем послан был гонец.
И заскрипели цепи, громко опуская,
Тяжелый мост над глубочайшим рвом,
Посла пришедшего внутрь пропуская,
Куда вошел, не поспешая, он.
И грохота цепей вороны испугались,
И с карканьем над замком поднялись,
Летучие же мыши так заволновались.
Что черной тучей полетели ввысь.
Вот во дворе замшелом гость незванный
В одежду странную какую-то одет,
Заметил в бойнице взгляд короля случайно,
И без поклона громко закричал: «Привет!»
Одет нежданный гость был так же,
Как мы через семьсот прошедших лет:
В кроссовки, джинсы, куртку. Мы ведь не однажды
Одеты были так, другого в моде современной нет.
На гостя посмотреть со всех сторон сбежались
Солдаты, фрейлины и даже с кухни повара,
И одноглазый кот с зеленым глазом – удивлялись.
Ну, что за странная одежда, господа?
И где же башмаки с брильянтовою пряжкой?
И где расшитый золотым узором бархатный кафтан?
И где четверка лошадей в серебряной упряжке?
И где расшаркиванье ножкой, что положено послам?
Король наш пребывал в большом сомненье,
Принять или разделаться с пришельцем навсегда.
Ведь можно голову его без сожаленья
От тела отделить без всякого труда.
Но прокрутивши в голове десяток мыслей,
Решил принять и выслушать его,
И пригласил в огромный зал, размыслив:
«От этой встречи он не потеряет ничего».
В огромном зале, где горел камин огромный.
Под балками которого царила темнота,
Был деревянный стол огромный-преогромный,
Под ним собаки грызли кости от быка.
По стенам факелы вонючие чадили
И бликами огня играли в темноте,
Бесчисленные слуги вкруг стола ходили,
Картины темные и странные висели на стене.
Король сидел на высоченном троне,
И вдруг пришедший гость ему сказал,
Что он такие чудеса ему устроит вскоре,
Которые король не ждал и не видал.
Король спросил: «Какую требуешь оплату?
Ведь чудеса – вдруг не случится впереди!»
На это гость определил затраты:
«Не надо денег, мне вином плати».
А вин у короля сортов пятьсот, наверно.
Чем старше вина, тем ценней они.
А в наше время та бутылка тридцать тысяч евро,
Бутылочек так сто – и счастье впереди.
Вот по рукам ударили, и началась работа,
Которую в том замке не видали никогда.
В одной из комнат пробивали что-то,
Через четыре этажа прошла свинцовая труба.
За стены замка перешла тяжелая работа,
Километровую траншею вдруг прорыли, и тогда,
Чтоб навредить соседу-королю – такая вот забота,
В нее, засыпанную камнями, вошла свинцовая труба.
А в комнате творились чудеса,
Какие-то сосуды размещались.
Меж стен запряталась свинцовая труба,
И стены комнаты шелками обивались.
Однажды пасмурным осенним днем
Пришелец попросил скорей устроить
Ему свиданье – да немедленное – с королем,
И это важно, чтоб строительство ускорить.
В беседе попросил, что должен тот завоевать
Трон короля, чей замок по-соседству.
Ведь без него не сможет он страною управлять,
Пусть трон послужит детям при наследстве.
Прошла победоносная великая война,
И трон врага доставлен был умельцу,
Настала в комнате таинственная тишина,
Работой занят был знакомый нам пришелец.
В дно трона врезал он фарфоровый сосуд,
Который разрисован был цветами.
Под форму ягодиц – он тут, как тут,
И вот настал тот день, богатый чудесами.
Был скрытый бак соединен с трубой,
Которая входила в дно сосуда,
Король воскликнул: «Что я вижу? Боже мой!
Когда опробуем мы это чудо?»
И наступил тот долгожданный день,
Когда пришелец наш покажет что-то.
Под дверью собрались все, кому не лень,
Король на трон взошел, присел и крякнул от чего-то.
На кнопочку он после этого нажал, и вот тогда
Вода так радостно со звоном покатилась,
Смывая прочь подарочек от короля,
В ту яму, что с соседом находилась.
Двойная радость обуяла сердце короля.
Во-первых, отомстил, как следует, соседу,
А во-вторых, та ямочка была
Хорошим случаем, чтоб закрепить победу.
Король часами наслаждался комнатой своей,
Изобретенье поражало новизною.
Эх, совещание министров проводить бы в ней,
Да больно уж мала, хоть блещет красотою.
И это было чудо, дорогие господа,
Такое было чудо, словно сказка!
Единственное в мире чудо, где вода
Смывала прочь… А что? Тут не нужна подсказка.
Все населенье замка захотело кнопочку нажать,
Не тут-то было – не для них клозет построен.
Мечтали сделать, как король, но что сказать?
Скажу, что их мечта осуществилась вскоре.
Совет министров вдруг постановил —
На третьем этаже построить туалеты.
И ряд в двенадцать унитазов учудил,
Издав приказ – отныне никакой диеты.
Все трубы были сведены в одну трубу,
И та труба змеилась по траншее,
Которая вела опять к соседу, ну и ну!
Порадовался наш король такой идее.
Теперь не надо было на врага идти войной,
Устраивать с соседом длительные драки,
Вороны это место облетали стороной,
И без сознанья падали вблизи нее собаки.
Ну вот, закончилась история одна,
Вдруг в «ящике Пандоры» приоткрылись дверцы,
И двадцать пять бутылочек чудесного вина
Стояли в комнате у нашего умельца.
Зима пришла, снег белый закружил,
Деревья, как невесты, в нежном одеянье,
К второму чуду наш знакомец приступил,
На берегу реки вдруг появилось зданье.
На вид, как ящик – из него торчала ось,
В реке оканчивалась лопастями.
Для этого огромное бревно тащить пришлось,
Оно ведь тонну весило – представьте сами.
Наш гость провел свиданье с королем,
Опять прошла беседа в том же зале.
О чем просил, осталось тайною. Потом
Примерно полбыка на вертеле вдвоем умяли.
С войной пошел король на свояка
И победил, вернулся с тонной меди.
В горниле огненном была расплавлена она,
А вышла тонкой проволкой – проверьте.
Из тысяч алебард и шлемов был отлит кожух,
А внутрь сердечник был огромный вставлен.
Знакомец наш был не дурак и не лопух,
Он на конце бревна чудесный ротор вставил.
Сбежались люди поглазеть на чудеса,
И даже одноглазый черный кот был с ними,
Была хромая и косая фрейлина одна,
Которая совала нос, куда и не просили.
Невдалеке алхимик с знахарем идут,
Со странною улыбкой что-то осуждая,
Как все алхимики – мошенник, плут,
Сказал: «Зачем, дурак, такую медь и в проволоку обращает?»
А к замку из строения вдруг протянулась нить,
«По-современному» какой-то провод,
Все по Шекспиру: «Быть или не быть?»
Ну, раз проложен, должен быть весомый повод.
Чем дальше – больше: третья началась война,
Десяток стеклодувов
Смешные груши появились из стекла
Под потолками замка, а зачем – придворные не знали.
И в темном зале с королем опять
В беседе тайной без конца о чем-то рассуждали,
Потребовал умелец факелы убрать,
И слышно было в темноте – собаки зарычали.
И стало слышно, как по всем углам
Смеялись парочки, в объятьях утопая,
Ведь темнота – она прикроет срам,
Любовь, она всегда без правил.
Умелец наш за руку короля подвел
К стене, и в темноте король споткнулся дважды,
Наощупь там чего-то он нашел
И это что-то повернул отважно.
Раздался сильный треск, и волосы у короля
Поднялись дыбом – синим светом засияли,
А в грушах загорелась вдруг ярчайшая свеча,
Все парочки подняла с пола, так перепугала.
Раздался крик: «Спасайтесь поскорей!»
Водою стали все гасить огонь, но он при этом
Так разгорался, да притом сильней, сильней,
Весь замок осветился вдруг необычайным светом.
А водопад на речке лопасти крутил,
И шестеренки в механизме бешено вращались,
Божественную благодать умелец подарил,
С которою со «дня творения» и не встречались.
И очередь в полсотни человек у ручки той
Десяток дней копилась и толпилась,
Там всем хотелось до нее дотронуться рукой,
Чтоб чудо то включить и выключить, раз появилось.
Не вышло. Стража встала у стены.
Включить и выключить не получалось.
Один король лишь только мог к ней подойти,
А это двадцать раз на дню случалось.
Беда – беда у всех соседних королей.
Возникла зависть черная, когда ее они не знали?
Мечтали по ночам – как чудо то завоевать скорей,
Уж лучше б думали о женщинах, с которыми не спали.
На заседаниях министры видели у них,
Следы пощечин и царапин, что не украшали,
Но короли есть короли – никто не видел их.
Да если бы и видели, об этом не сказали.
Четыре короля с войсками поднялись.
Застыли в предвкушении, вот-вот захватят чудо,
На проволоку вдруг пребольно нарвались,
А в ней аж 380 вольт, не надо объяснять откуда.
На задницах у войска загорелись вдруг штаны,
У нескольких солдат все волосы поднялись стоя.
У одного, к несчастью для его жены,
Достоинство мужское потеряло силы к бою.
С тех пор на короля на нашего никто не нападал,
Он пятьдесят бутылок в комнату доставил.
Ну, в общем, выполнил, что обещал,
И фрейлин четырех к нему представил.
Король сказал, что оценил труды его,
Что в одиночестве ему не стоит находиться,
Пусть по бокам под балдахином у него
Лежат три распрекраснейших девицы.
А почему же три – четвертая не в счет?
Та фрейлина, которая была косая и хромая,
Пусть с краю спит и нос свой не сует,
У трех пусть учится и все запоминает.
Закончив все труды, кудесник заскучал,
Какое сделать новенькое дельце?
Король сквозь скважину замочную все время наблюдал,
Что в комнате изобретает наш умелец.
Вот он какой-то черный чемодан достал,
Откинул крышку и на ней вдруг засветился
Какой-то свет, затем на кнопочки какие-то нажал,
И в этом свете механизм какой-то проявился.
Какие-то колеса с рамою, почти квадратною, видны,
Колеса с прогнутой кривою рамой,
Сиденьица на четверть попки, а зачем они?
Король не понимал, подсматривая в щель упрямо.
Ну, наконец, настал весенний день,
Когда глашатай объявил о представленье,
Во двор сбежались все, кому не лень,
Чтоб посмотреть необычайное явленье.
Действительно, увидели, что не увидишь и вовек,
Все зрители почти что в обморок упали.
На тонких двух колесах появился человек,
Крутя ногами две какие-то детали.
С невероятной скоростью он ехал по двору,
И под колеса чуть лягушка не попала,
А как держался он на этом – почему?
Толпа себе вообще не представляла.
Три фрейлены, что были жрицами любви,
От страха подкосившись, в обморок упали,
И с жабою-подругой одноглазый кот в кусты,
Дрожа, как лист осенний, убежали.
Пришла пора – привыкли к чудищу такому все,
Король на тонких ножках подошел к велосипеду,
Доволен несказанно был, ну, был навеселе,
Сказав:»Теперь я покажу, как надо жить соседу».
Он научился быстро ездить по двору,
Да так, что куры не могли угнаться,
Сбивал без жалости кого попало на ходу,
И сбитые вдогонку начинали чертыхаться.
Потом гонял по ближнему селу,
Затем объехал королевские владенья,
Велосипед с квадратной рамой нравился ему,
Он стал любимцем короля, без всякого сомненья.
Велосипед у нашего умельца был другой,
Для фрейлин предназначен нежных,
Там рама шла, изогнута дугой.
Как женский выглядит, ну, всем известно.
И, глазом не моргнув, на раме впереди
Красавица сидела, вроде на мужском велосипеде.
А наш умелец, сидя гордо позади,
Крутил педалями, возрадуясь очередной победе.
Ну ладно, армия у короля огромная была,
Аж тридцать два солдатика-рекрута,
И пес хромой, но лаял хоть куда,
И шестьдесят четыре колеса, ну, круто!
Ох! Как устал любимец общий наш,
Ну как ему три дамы надоели,
А та четвертая, что приставала каждый раз?
Покоя нету даже в собственной постели.
Он королю сказал, что хочет отдохнуть,
Ну, только годик – не сказал, куда уедет,
А год пройдет, «ты не успеешь и чихнуть,
Я снова буду здесь на самом деле».
Король заплакал, ну, а что уж говорить,
О дамах четырех, которые в него влюбились,
Грозили слезы замок затопить,
Им без конца платочки носовые приносились.
Проснулся замок, поутру петух пропел,
Исчез знакомый наш, так незаметно, как и появился.
Никто заметить даже не успел,
Как будто бы в пространстве растворился.
Не стало в комнате бутылочек с вином.
Числом, что больше ста там накопились.
Кому – куда, по тридцать тысяч евро были проданы потом,
Нам неизвестно, только слухи просочились.
Говаривали, рестораны дорогущие в Москве
В две тысячи десятом те бутылки подавали.
Миллиардерам та цена – ну, так себе,
Три миллиона евро – пустячок, не знали?
Ведь в сказке все бывает, господа!
Случайно повстречался я с героем,
Он пригласил меня к себе домой, тогда
От любопытства я остолбенел, не скрою.
На чердаке, где воцарился полумрак,
В уединенье, отчужденье полном,
Забитом электроникой, был полный кавардак,
И платы от компьютеров в количестве огромном.
– «Я – Фердинанд!»«Я – Гоша», – подружились мы.
Он рассказал про то, что вы уже читали,
Сказал, что вскорости уедет из страны,
Соскучился, наверное. Детишки тоже заскучали.
Он сообщил, что слышал обо мне,
Что вроде бы в родстве мы оба состояли.
Мы свояки по дядиной троюродной сестре,
Которая четыре раза замужем бывала.
Работаю не зря, теперь труды мои
Весь мир перевернут, такие вот желанья,
Теперь молчать, единственный свидетель ты,
Потом опишешь, а пока не привлекай вниманья.
По стенам всем на этом чердаке
Своею Плазмой синей телевизоры мерцали.
А на одном девица на стальном шесте
Крутилась, голой грудью привлекая.
Вдруг шест согнулся и девицу сбросил прочь,
Три раза в воздухе она перевернулась и упала,
Восторга зрителям никак не превозмочь,
Когда они красивейшую попку увидали.
А на другом – там вовсе были чудеса,
Два мужика, на президента и премьера схожи,
Рулили на комбайнах кукурузных не спеша,
Ну а зачем? Никто не понимал, похоже.
На третьем, там «воо….ще», один мужик
Гундосил что-то про свое «Однако»,
Он это делать каждый день привык,
А бедную Америку кусал, как злющая собака.
А на четвертом полный антипод «Однако».
Кричал, что в полицейском государстве он живет
И призывал все иномарки отменить – тогда-то
Народ страны прекрасно заживет.
И, полный непонятный бред с экранов лился,
А в центре комнаты какой-то механизм стоял,
Он в виде диска так таинственно светился,
И полировкою безукоризненной сиял.
На нем приварено удобнейшее кресло,
И по периметру три кнопки шли,
А для чего и для какого действа,
Мои мозги придумать не могли.
Пришла зима, я захотел увидеть Гошу
По лестнице изогнутой поднялся не спеша,
Но дверь была закрыта. Зимняя пороша
Чердак знакомый снегом занесла.
Вот в это время перед замком появился тот,
Которого вначале внутрь не пускали,
С подругой-жабой повстречал их одноглазый кот,
Затем и остальные прибежали.
А каждая из фрейлен привела троих детей,
И были все на нашего знакомца копией похожи.
Вот получилось что из королевских тех затей.
Когда король сказал, что одиночество ему негоже.
И в замке воцарились рай и тишина,
А туалеты все работали прекрасно,
От электричества – холодная или горячая вода,
Крутились лопасти в реке, ведь не напрасно.
Сумел знакомый наш аж на семьсот опередить
Каким-то образом все сокрушающее время,
Быть может, он машину времени сумел соорудить,
Не знаю точно, рассуждать об этом я не смею.
P.S. Мужское племя в королевстве не спало,
И женские велосипеды стали в моде.
На раме «слабый пол» катался все равно.
Хотя той рамы у велосипеда не было в природе.
Ну ладно, шутки шутками, а эту божью благодать,
Дар от земли и неба нам веками,
Хочу глоточками малюсенькими смаковать
То королевское вино, но не один, а вместе с вами.
На счастье, пара тех бутылочек досталась мне
В подарок, ведь с героем мы давно знакомы.
Но я давно его не видел, где он, где?
Там, за семьсот назад, или в 2010-ом дома.
31.10.2011
Размышления
Белла Ахмадулина
На кончике пера повисла жизнь
Повисла в виде вопросительного знака
И означала: «Быть или не быть»,
Расплылась подписью в защиту Пастернака.
Не монументом в тишине кладбищенской стоять,
О, Белла! Ты всегда была готова к бою.
Борцом за Жизнь и Правду воссиять
Как Жанна д‘ Арк средневековою стезею.
30.11.2010
Высоцкий
В руке зажатый микрофон – змеею ядовитой —
К нему по сцене вьётся шпур – и вот тогда
С Библейским словом Правды через свет софитов
Поэт бесчестность заклеймил позором навсегда.
Душой Бессмертной Правду изливая
Струей, уничтожающей сатрапов сброд,
Он, через стену лжи к свободе продираясь,
Нашел ее у Бога – «не наоборот».
30.11.2010
Дорогие мои
Как вернуть, возвратить мне из снов
Все минуты ушедшего счастья,
И безмерную Вашу Любовь,
Что спасала меня от ненастья.
Материнскую руку – крыло,
Что мои прикрывало невзгоды,
Нежность в ваших глазах, что теплом
Согревала меня в непогоды.
И отцовский мужской разговор,
Что боялся я слушать отчайно,
С ним хотелось вступить часто в спор,
Как хочу я услышать случайно.
Годы шли и менялись Мои
Хоть хотели казаться моложе.
Но не скрыть им своей седины
И морщин, вроде, больше – похоже.
Годы мчатся – все чаще назад
Я смотрю, вспоминая в тревоге,
Как же часто – родительский взгляд
В беспокойстве стоял на пороге.
03.01.2011
Отголоски
Из деревни милой отголоски
Слышу я вечернею порой.
От реки я слышу рыбьи всплески
Как мне хочется к тебе – домой.
Босиком по травке ранней зорькой —
Как асфальт я видеть не хочу! —
Пробежаться к коням на пригорке,
Что с ночи пасутся к вечеру.
Посидеть бы хоть немного с пастухами,
Что на ватниках прокуренных лежат.
Слушать этот разговор часами,
Тот, что мать родную матерят.
Ощутить родимый дым махорки
От простых, приветливых ребят.
С наслаждением на этом на пригорке
Побывать как много лет назад.
Вы – «мечты-мечты, где ваша сладость»,
Пастухи и рыбьи всплески на реке
Где-то там вдали давно остались
Пульсом учащенным на руке.
01.01.2011
Песочные часы
Песочные часы – какая тайна в вас,
Какая тайна в вас великая сокрыта.
Об этой тайне расскажу сейчас,
Пока живу – плитою не накрытый.
Когда был молод, медленно песчинки вниз
Струились тихо, время отмеряя,
Душа моя стремилась птицей ввысь,
Я жил любовью, времени не замечая.
Прошли года, мне показалось вдруг.
Песчинки вниз быстрее побежали.
Сужался круг друзей и круг подруг,
Песочные часы все больше раздражали.
Прошли года, мне показалось вдруг,
Что горлышко часов расширилось намного.
Песок потоком вниз, и никого вокруг,
Лишь звезды ближе светят одиноко.
Но знаю я, что Фауста не повторю судьбу,
Черт побери – пусть разобьются вдребезг
Часы песочные – что жизнь отмерили мою —
В геенне огненной сгорят быстрей, чем вереск.
Часы песочные – ведь я проверил вас.
Действительно в вас горло стало шире.
Там время, что на 70 ушло за час,
Оставив одного стоять в пустыне.