Любовь издалека. Cтихи для тех, кто одинок…
Шрифт:
Пауза. Думайте, думайте. Только для вас в качестве комплимента одна чашечка кофе, один стакан воды, одно кресло, одна библиотека, один слюнявый палец, но неограниченный лихорадочный шелест перелистываемых страниц, количество глубоких вздохов и протяжных выдохов по факту. Система. All inclusive [8] .
Моя мама придумала, и потребовалось ей на всё про всё примерно десять минут грязного времени. Я, конечно, не засекал и не отсчитывал ничего про себя, да и судьи с секундомером и свистком тоже рядом с нами видно не было. Не тот уровень состязаний. Но по ощущению, на глаз, нашлась мама действительно, можно сказать, почти моментально, даже если сравнивать со временем чтения данного повествования. Я, кстати, так и не узнал, как ей пришла эта гениальная идея в голову, просто пришла, и всё, озарение, наитие, голос свыше подсказал, с неба
8
All inclusive – всё включено (англ.).
Пауза с ответа снята. Три на четыре, без уголка, в цвете, на память, фас, профиль, квитанция, воскресенье – выходной.
Ладно, пора и честь знать, теперь готовы ответить, нашли выход? Опять нет? Вот, то-то, так же, как и я, от винта. Ну, ничего страшного. Мама же нашла. Она провещала мне уверенным голосом, который бодрым фаготом прорвался ко мне через пискляво-отрывистое ариозо:
– Я знаю, как сделать, чтобы ты жил всегда.
Это фраза моментально показалась мне многообещающей, способной не понятно почему, но непременно обратить меня в моё первоначальное, доавтобусное состояние детского блаженства непонимания окружающей действительности, поэтому подошедшая интрига с убийственным знанием дела хладнокровно задушила эмоции, и я затаённо примолк, правда, моё молчание при этом громко уведомило маму о готовности сесть за стол переговоров.
– Хочешь узнать?
– Да, – натужно выдавил я из себя сопливый и одновременно вразумительно-хлёсткий всхлип, похожий на смачный плевок водопроводного крана после долгого отключения воды.
– Тебе надо каждый день повторять наизусть слова одной доброй песенки, тогда ты сам и все вокруг тебя будут жить всегда.
– Какой песенки? – всё ещё не успокоившись окончательно, спросил я с вызовом, разве только не топнул капризно-требовательно маленькой ножкой.
– А вот какой, повторяй за мной, чтобы запомнить, – и мама начала медленно декламировать каждую строчку по несколько раз из неизвестного мне стихотворения:
Пусть всегда будет солнце,Пусть всегда будет небо,Пусть всегда будет мама,Пусть всегда буду я.И я, шестилетний ребёнок в 1964 году, подобно четырёхлетнему (!) Коле Баранникову, сочинившему это четверостишие в далёком 1928 году, стал повторять за мамой с нарастающим вдохновением такие простые, но такие проникновенные и важные слова. Мама услышала их по радио, скорее всего, в 1962 году в качестве припева новой совместной песни композитора Аркадия Островского и поэта Льва Ошанина в исполнении неповторимых либо Майи Кристалинской, либо Тамары Миансаровой – теперь уж и не узнаешь, ведь спросить не у кого – услышала и запомнила. Когда же я смог воспроизводить текст без помощи мамы, меня уже было не остановить, и всю оставшуюся до дверей квартиры дорогу я только и твердил запомнившийся текст, чтобы не забыть. На следующий день я встал с этими словами и лёг с ними же вечером спать. Этот распорядок превратился в ежедневный ритуал. Больше у меня не было страха смерти, я знал, что мама и я будем теперь вместе и всегда под синим небом и тёплыми лучами солнца. Через некоторое время я добавил в стихотворение слова пожелания о папе и всех своих близких родственниках, которых тогда знал. Все мои близкие должны были отныне быть со мной вечно – такую судьбу я для них выбрал.
Я обрёл Бога, но не совсем пока ещё того самого, Его, того, кто есть всё и вся, кто есть высший закон. Я не был тогда крещёным и вообще, надо признать, о Нём даже не слышал ни разу и не думал знать. Эпоха атеизма бесцеремонно уселась всем своим массивным задом на нашу историческую веру и плотно придавила всякую надежду на чудо, на бессмертную жизнь. Но я обрёл молитву, или, вернее, некое заклинание, обращённое куда-то вверх, в моё всегдашнее небо, в космическую вечность, к кому-то, кого я никак визуально не представлял, но поверил, что оно, он, она или даже они там непременно имеются, меня услышат и исполнят мои заученные на зубок искренние призывы.
Вот таким образом я одномоментно ответил сразу на несколько жизненно-вечных вопросов, и важнейшим из них, главной
Остальные же продолжат общение со мной, уже заметно повзрослевшим с той рассеивающейся поры. Красная (как принято считать, цвет соблазна) у нас – это, понятно, любовь. Красная-то она, конечно, красная, но это нам ничего не даёт (мы же не среди сияющих искушением красных фонарей), если не определим, что такое красный цвет, какую любовь он таит, в конце концов, нужна некая дефиниция этого чувства.
Ой-ой-ой, берегись, как и следовало ожидать, меня стремительно накрывает словесный оползень, сколько же мнений различной конфигурации о любви готовы постучаться в меня барабанной дробью, словно метеоритный космический дождь, и даже, по возможности, уронить и расплющить по поверхности до толщины папиросной бумаги! Да-да, не надо меня теребить, понятливый, знаю, каждый читающий желает высказаться, ведь любовь – вещь общедоступная и отзывчивая на возможность покрасоваться перед почитателями, словно она прима какая, ведущая балерина на сцене или модель на подиуме. Всё-всё-всё, сдаюсь, вернее, меня уже не видно под этими вашими мнениями, лишь глухой мой голос раздаётся из-под завалов восторженных эпитетов. Любовь – такая штука, о которой все могут сколь угодно много говорить, но не каждый понимает, о чём он говорит. Разберёмся по существу?
Если кого-то любить учит влюблённость, одиночество, страдание, время, пространство, откровение Господа, что-то ещё, то меня любить научила мама, научила своим примером, воплотив собой, своей жизнью одну-единственную и безальтернативную ипостась этого чувства. Именно это проявление, а не какое-то другое, мы и можем назвать любовью, ибо сущность любви предстаёт перед нами раз и навсегда величиной постоянной и однозначной, как формула площади круга или сумма углов квадрата. Эту величину можно сравнить с понятием Всевышнего, у которого только одна сущность, хотя проявлений множество, и этой сущностью является так называемое абсолютное добро. Как Бога ни крути, в каком разрезе его ни рассматривай, как его ни анатомируй (прости, Господи!), всегда будем натыкаться исключительно на добро в абсолютном выражении. И если Он существует, то он именно такой, а не иной. Даже если Он представляется Логосом, Законом, Творцом и Управляющим Вселенной и не сильно обращающим внимание на нас, землян, являющихся для Него в сравнении с бесконечностью и вечностью ничем. Даже тогда, когда Его больше занимает Земля в целом, а не мы по отдельности или все скопом, то всё равно Он – это добро, которое определяет всё сущее. Этот определитель на все сто процентов добр, иначе сущего уже давно бы не было.
Добро (он же Бог) не имеет вообще никаких оттенков, это отнюдь не летняя зелень леса, не гениальный левитановский пейзаж «Озеро в лесу», смотря на который со стороны, замечаешь все эти три десятка тонов одного и того же зелёного цвета. А разве любовь другая? У неё тоже нет ни оттенков, ни ракурсов, она абсолютна: она или есть в своей полноте, или её нет, но если есть, если ты постиг её, допёр своим ничтожным умом и хрупким сердцем до её сути, то она откроется тебе, как Аврора, дарящая утреннее Солнце, как незыблемый канон, прокрустово ложе, эталон, лекало, а не как осиный рой интерпретаций или слесарный набор торцевых ключей разного диаметра для всех случаев сантехнического или автомобильного использования.
Уже слышу недоуменные и нетерпеливо-раздражённые восклицания: «Когда, когда же прозвучит определение любви этого борзописца, напоминающего пустоголового журналиста широкого профиля незнания?!» Вам не везёт, опять ошиблись, ставка не сыграла. Во-первых, я знаю, о чём и как пишу. Во-вторых, я, простите мне эту слабость, не журналист ни разу совсем, а поэт, и скорее уж меня назвать торопитесь примитивным стихоплётом, правда, только после прочтения данной книги до конца. И, в-третьих, я и сам спешу охотно поделиться с вами своим пониманием выстраданной любви. Выстраданной не потому, что дьявольски страдал в неясной видимости, кривом отражении худого силуэта просвечивающейся, дистрофичной любви, а потому, что страдал от мучительного камнетёсного усердия «дойти до самой сути» [9] .
9
Слова из стихотворения Б. Л. Пастернака «Во всём мне хочется дойти до самой сути…».