Любовь к далекой: поэзия, проза, письма, воспоминания
Шрифт:
А у нас всё больше говорят о Чуковском и вызове из-за него Гессена на дуэль Иорданским. Вы, конечно, знаете уже эту историю? С Каменским же, после лекции, случилась в Москве, говорят, еще одна неприятность: его будто бы избили в «Буффе»…
У нас изумительные солнечные дни. На Невском, на набережных гулянье. Чудесная весна. Я по-весеннему ленив и мечтателен. Будете ли Вы к нам, в Петербург?
Напишите, что Вы открыли неожиданного по поводу Вашей аритмологии. Я постараюсь быть понятливым. Нет, в самом деле.
Читали Вы рецензию
Полтора рубля я как-нибудь пришлю Вам обратно переводом. Всех благ.
В. Г.
27
6/IV <1910>
Я думаю, что под рядом писателей, ныне всеми признаваемых и выращенных «Весами», нужно подразумевать именно Брюсова, Белого, Соловьева. Если они и печатались до «Весов», то «известность» их все же выросла отсюда. Соловьев, в частности, до «Весов», да и помимо «Весов», почти нигде не печатался. Как на типичное детище «Весов» можно указать еще на Бориса Садовского, хотя, конечно, он не пользуется общим признанием. Кроме Кузмина, в «Весах» впервые появились Гумилев, Юрий Верховский — нынешние видные «аполлоновцы». Больше никого вспомнить не могу.
У нас все время очаровательная весна. Уже много недель — всё чудесные, солнечные дни. Теперь приближаются белые ночи. Вряд ли Вы знаете, как красив и сказочен теперь Петербург. Правда, не преувеличиваю.
В Москву собираюсь пока очень нерешительно и когда соберусь, не знаю. Ведь я занимаюсь теперь на курсах Берлина английским языком, намереваясь ехать в Лондон. Так вот и уроки пока перерывать неудобно и многое другое. Но может быть, приеду. За приглашение очень Вас благодарю. С Пречистенки меня зовут довольно убедительно…
Может быть, это Вас удивит, но я действительно не понимал, в чем ошибки, поставленные мне на вид Кузминым, и объяснений просил у Вас совершенно бесхитростно. Нужно прибавить к этому, что целый ряд знакомых писателей, которых я спрашивал о том же, недоумевали вместе со мною и находили мои фразы совершенно правильными. Что хотите тут делайте, а не все, следовательно, так восприимчивы, как Вы и Кузмин. Что я не слышал двойственности выражений «в тот самый светлый миг» и «так, как я жду тебя», еще не так, вероятно, удивительно: ведь я сам написал их и, следовательно, слишком уже привык понимать и слышать в одном смысле. Но другие? Относительно первой фразы Кузмин, мне кажется, хотел указать не ту ошибку, которую находите Вы. Ему, видимо, не нравятся слова «свой самый», а не «выпуклый». (Свой самый выпуклый изгиб.) Ну, живите и работайте. Желаю Вам всего лучшего.
Ваш В.
28
11/V 1910
У меня, дорогой Андрей Акимович, неожиданно переменились намерения, и теперь я собираюсь на Пасху в Москву. В самом деле, в пятницу на Страстной, кажется, отбуду отсюда.
Относительно рецензии о Вас в «Аполлоне» ничего не слышал. Ведь я там теперь не бываю.
Не знаю, доверие ли это, но жадности, какого-то ненасытного интереса к жизни у меня очень много. Мне хочется прожить несколько жизней за время одной. Надо Вам будет рассказать, о чем я думаю, собираясь ехать в Англию. Совсем не о музеях…
Напишите мне, пожалуйста, есть ли у Вас английско-русский словарь и какая-нибудь английская книжка. А то я привезу с собою. До свидания.
Весь Ваш В. Г.
29
10/XI 1910
В самом деле, в этом году что-то не ладно у нас идет переписка. Но не сердитесь на меня: это у меня от отвращения к много-писательству.
Не знаю уж, в самом ли деле взялся я за ум, как Вы предполагали. Пожалуй, если бы Вы знали подробности моей жизни. Вы бы сказали что-нибудь другое. Общая же картина моей жизни – безделье и страшная суматоха: ежедневные поездки куда-нибудь, свидания, разговоры с множеством людей, но и раздумья, лежа на диване.
В редакции службу продолжаю. Времени это у меня занимает не более 3-4 часов в день. В остальное время думаю, но только над собственной жизнью и тем, что соприкасается с ней.
С 1 октября я решил не писать больше никаких статей, рецензий, литературных заметок и т.д. Для меня и в моих руках это вздор, а я не хочу заниматься вздором. Каждое написанное слово – должно быть значительно и нужно.
Понемногу печатаю свои рассказы. Это даст мне еще рублей 50 к тем ста, что получаю в журнале.
Я теперь чувствую себя бодрее, цельнее и уверенней, чем месяца два тому назад. Сегодня долго ходил по комнате, и у меня были большие мысли. Мысли эти заставляли меня (я это сейчас же заметил) уверенно выпрямляться и сильно сжимать руки. Над этим Вы, вероятно, засмеетесь.
Как подействовала на Вас смерть Толстого? Я все последнее время читал «Анну Каренину». В толстовском анализе людей и их отношений и чувств есть кое-что напоминающее Вас. Только он мягок и ласков. Вы же иногда «наоборот».
Ни книги Эллиса, ни Белого я не читал и читать не собираюсь. Всякие книги по искусству и теории искусства, по-моему, не нужны и всегда фальшивы. Вчера читал в «Анне Карениной» место, где художник Михайлов показывает Вронскому свою картину. Лишь так, как этот Михайлов, можно и нужно, по-моему, относиться художнику к своему искусству. Тут очень много тонкого у Толстого.
В Москву, может быть, приеду на Рождестве.
Ваш В. Г.
30