Любовь к таинственности, или Плохая память (Нимб над Мефистофелем)
Шрифт:
– Надоело сидеть в подполье, поеду и – будь, что будет.
– Прошу тебя не уезжай...
– Ирина! – сказал он строго. – Мы зашли слишком далеко, у тебя своя жизнь, у меня своя. Пора поставить точку.
Лидочка замерла, пытаясь угадать, что происходило в комнате.
– Ты охладел ко мне? – дрогнул голос Ирины. – Или ревнуешь к мужу? Вот ведь глупо. Нам же было хорошо вместе...
– Закончим этот разговор. Я так решил. Уходи.
Лидочка отползла от окна, побежала в дом и увидела: мачеха,
Чемодан стоял на кровати, Саша насупился.
– Уезжаешь? – спросила она, глядя ему прямо в глаза. – Из-за меня?
– Нам не следовало этого делать, – выдавил он, отвернулся к окну. – Тебя не виню. Я неправильно себя повел.
Лидочка подлетела к нему, прижалась щекой к спине, обняла и сбивчивым шепотом, задыхаясь от счастья, потому что она, а не Ирина, сумеет задержать его, проговорила:
– Ты жалеешь? Нет, нет, неправда! И я не жалею. Я сама хотела. Останься. Или хочешь... хочешь, уеду с тобой? Буду твоей рабой, служанкой, хочешь?
– Глупая ты, Лидочка.
– Останься... Останься...
Она сделала пару шагов и очутилась с ним лицом к лицу. За ночь Лидочка неплохо усвоила практические уроки, ее поцелуи уже не были детскими и неумелыми. А Саша... Чем-то она зацепила его, может быть, непосредственной простотой, неумением играть роль и скрывать чувства. Или девственная свежесть Лидочки вместе с чистыми глазами ангела околдовали его, но минуту спустя он крепко обнимал ее и целовал в губы.
– Обещай, – лепетала Лидочка, – что ты никогда, никогда не будешь с Ириной.
– Обещаю...
Ирина сделала еще одну попытку устроиться на кровати рядом с ним, но Саша сдержал слово и был вознагражден. Лидочка проводила ночи у него, возвращалась в свою комнату на рассвете и спала до обеда. Конечно, Ирина не могла не заметить в ней перемен, падчерица перестала язвить и грубить, в ней появилось нечто новое, сугубо женское. А то, что Саша отверг ее, Ирину, явилось новым поводом к подозрениям.
Однажды все вместе пошли к морю. Мужчины поплыли в открытое море, Лидочка разделась и улеглась на полотенце. Вот тогда до Ирины многое дошло.
– Ты отдалась Александру...
Нет, она не спрашивала – утверждала. Лидочка подобного откровения не ожидала, приоткрыла веки и взглянула на мачеху безучастно.
– С чего ты решила? – произнесла она, переворачиваясь на живот.
– По твоему телу. Когда девушка отдается мужчине, в ее теле появляются особенные признаки. У тебя женский живот. И ноги стали женскими.
– Вот как... – усмехнулась Лидочка. Что ж, настал момент отплатить Ирине. – Да, я отдалась Саше. И мне нравится отдаваться ему, целовать
– Опомнись, что ты несешь? – Удар достиг цели, Ирина бело-зеленой стала, а губы у нее посинели. Видимо, подобная реакция и родила фразу «позеленела от злости». – Ты забыла, сколько тебе лет! А он... Как он мог! Развратник!
– Ты любовь называешь развратом? – делано удивилась Лидочка. – Но ведь когда мама была жива, ты тоже занималась с отцом развратом. Или я чего-то не понимаю?
– Ты слишком много понимаешь для своих лет, – окрысилась Ирина. – Тебе хоть известно, что от этого беременеют?
– Но ты же не забеременела. А если я забеременею, так от любимого человека. Скажу тебе как подруге: когда он во мне, я задыхаюсь от счастья, – добивала ее Лидочка. – Мне хочется кричать от восторга, а потом хочу, чтоб все повторилось снова и снова. Скажи, ты испытывала подобное?
– Боже мой... – едва не умерла Ирина. – Это говорит юная девочка... Я расскажу твоему отцу, он должен принять меры...
– Попробуй, – с угрозой прошипела Лидочка, мстительно прищурившись. – Ты сделаешь большую ошибку.
Через несколько дней приехал отец. Как всегда, с дядей Федором. Сначала они переговорили с Сашей, потом вышли к обеду. Лидочка ждала натиска со стороны Ирины и готовилась к отпору, не чувствуя страха ни в малейшей степени. Но мачеха, позеленевшая от злости, как болотная лягушка, не уводила отца, чтобы сообщить ему о происшествии.
Отец позвал Лидочку после ужина. Она успела шепнуть Ване:
– Послушай у окна. Там растет дерево, залезь на него. Только тихо, чтоб никто не заметил.
– Ты что! – вытаращился Ванька. – Это же... неприлично.
– Неприлично? Все, что у нас произошло – неприлично. Иди, я сказала!
И помчалась в кабинет. Ее не обрадовало присутствие там дяди – дядя Федор оставался единственным человеком, которого она уважала и любила, которого стеснялась и не хотела бы огорчить. Он сидел в кресле, Ирина на тахте, отец расхаживал из угла в угол. С нехорошим лицом расхаживал– губы поджал, скулы свел, брови нахмурил. Лидочке предоставили стул возле стола, она села.
– Ирина сказала, что ты... – начал сквозь стиснутые зубы отец, но не смог сразу закончить фразу, потупился, набрал воздуха в грудь, – что ты спишь с Александром. Это правда?
– Нет, – сказала Лидочка, глядя на отца невинными глазами. Они, взрослые, и научили ее лгать.
– Она тебе лжет, – бросила с тахты Ирина. – Если бы ты слышал, как она описывала свои утехи с ним... Такие подробности может знать только женщина, испытавшая их, а не девчонка.
– Лжет твоя жена, – невозмутимо заявила Лидочка.