Любовь к жизни. Рассказы
Шрифт:
– А кого же он принесет в жертву? Вероятно, младенца или какого-нибудь выжившего из ума старика, который живет в тягость и себе и всем вам?
– Нет, на этот раз ты ошибся. Нужда у нас большая – жертва нужна большая. Колдун решил принести в жертву не кого иного, как дочь вождя – меня.
– Господи! – с усилием воскликнул Хичкок.
Видно было по всему, что сообщение девушки чрезвычайно поразило его.
– Мы с вами стоим там, где расходятся дороги, – спокойно произнесла девушка. – Мы живем очень близко друг от друга, и вот я пришла в последний раз взглянуть на вас.
Она была первобытным существом,
Все дело лишь в том, что смерть эта не всегда приходит одним и тем же путем. Но происходит смерть от одного и того же – от всесильного и непостижимого.
Но Хичкок был более культурным человеком, чем Сипсу; он не признавал подавляющей силы авторитета и сказал следующее:
– Нет, Сипсу, это никуда не годится. Ты молода и еще не жила. Ваш колдун глуп, если он мог сделать такой ужасный выбор. Этого не будет!
Девушка спокойно улыбнулась и так же спокойно ответила:
– Жизнь многим нехороша. Плоха она тем, что одних людей она создала белыми, а других – красными. Нехороша и тем, что скрестила наши пути, поставила нас рядом, а теперь снова разделяет. Что мы можем поделать? Раньше, бывало, вот в такие самые голодные дни, как теперь, к нам заходили ваши братья – белые. Их было три человека, и они, подобно вам, заявляли, что этого не будет. Пока они были, этого не было. Но они умерли, и все у нас пошло по-прежнему.
Хичкок покачал головой, повернулся к товарищам и сказал:
– Вы слышали, господа, что рассказала Сипсу? Ведь индейцы собираются принести ее в жертву. Что вы скажете?
Уэрц и Хевс взглянули друг на друга, но ничего не сказали. Зигмунд сидел, склонив голову, и ласкал собаку, прилегшую у его ног; он привез эту собаку из дальних стран, очень любил ее и уделял ей много внимания. Та девушка, о которой он часто думал и часто вспоминал, портрет которой висел на его груди и любовь которой давала ему силы в самые тяжелые минуты, подарила ему эту собаку – ее последнее прости перед отъездом его на Далекий Север.
– Ну, что скажете? – повторил Хичкок.
– Может быть, это не совсем так, – задумчиво произнес Хевс. – Очень может быть, что это басня, – ничего больше!
– Оставьте!
Такое явное равнодушие к судьбе человека стало выводить его из себя.
– Но что вы намерены делать, если это окажется не басней, а действительностью?
– Я лично не вижу никакого повода для нашего вмешательства, – сказал Уэрц. – Раз они решили, они и должны сделать по-своему. У них этот обычай существовал еще до нас, и, может быть, на этом основана вся их религиозная жизнь. Нас это нисколько не касается. У нас одно дело: добывать золото,
– Вот с этим я вполне согласен! – воскликнул Хевс. – Здесь нас только четверо, и мы находимся на расстоянии трехсот миль от Юкона, то есть от наших. Что мы можем поделать с полусотней дикарей? Убеждения наши не помогут. Если мы затеем ссору, они укокошат нас. И чего ради нам беспокоиться? Золото здесь есть, собирать его можно без помехи – и слава Богу! Я вполне согласен с Дэвом.
– Ну конечно! – сказал Дэв Уэрц.
Хичкок с возмущенным видом повернулся к Зигмунду, который продолжал тихонько напевать:
Только год промчится, и лоза созреет,Я вернусь, любовь моя, сюда.– Что ж, Хичкок, – произнес он наконец, – я согласен с ними. Что мы можем поделать, если на нас нападут пятьдесят дьяволов? Один дружный натиск с их стороны – и капут нам! Какая польза от этого? Девушке все равно не миновать смерти. Я понимаю – бороться с ними, если вы чувствуете за собой силу… А так!..
– Сила есть! – прервал его Хичкок. – Четверо белых во сто раз сильнее четверых красных. Подумайте же о девушке.
Зигмунд продолжал гладить собаку.
– Вот именно, я и думаю о девушке. У этой девушки голубые, как летнее небо, глаза. Ее смех звучит, как летняя волна; у нее такие же золотые волосы, как и у меня; а косы толщиной с мою руку. Она живет очень далеко отсюда, в теплой, мягкой стране – и ждет меня. Она ждет так долго, что я не имею права бросить работу теперь, когда набрал уже так много золота.
– А вот мне было бы страшно и стыдно смотреть в голубые глаза, раз я знаю, что из-за меня погибли черные глаза.
Хичкок произнес это с явной насмешкой. Он всегда был способен к подвигу, любил дело ради дела, независимо от того, какую пользу он лично извлечет из него.
Зигмунд с суровым выражением покачал головой.
– Напрасно, Хичкок, вы стали бы убеждать меня. Я еще не сошел с ума. Следует считаться и с совестью, и с фактом. Факт таков, что я не попусту приехал в эту варварскую страну. С другой же стороны, я держусь того мнения, что не стоит затевать скандал. Конечно, жаль девушку, но необходимо также считаться с народной традицией. Мы чисто случайно попали сюда именно в это время. Поймите же, что они точно так же приносили в жертву людей много тысяч лет назад, теперь так поступают и вряд ли когда-либо откажутся от этого. Я не понимаю, зачем вам волноваться, раз мы с ними разных рас. Вы извините, Хичкок, но я вполне согласен с Уэрцем и Хевсом.
Собаки насторожились и зарычали. Зигмунд замолчал и стал прислушиваться.
Один за другим появлялись индейцы – высокие, страшные, безмолвные и похожие на тени в мехах. Вдруг послышались резкие, гортанные звуки: это колдун заговорил с Сипсу. Его лицо было причудливо раскрашено, а с плеч свисала волчья шкура с оскаленными клыками и свирепой мордой.
Между белыми и красными еще не было произнесено ни слова. Обе стороны, видимо, старались сохранить мир. Сипсу незаметно подошла к своим лыжам.