Любовь как закладная жизни
Шрифт:
Боров глубоко вздохнул и кулаки сами сжались, зачесавшись от желания еще пару раз съездить по морде этим халявникам, когда он вспомнил о той улыбке.
Но до того как он успел что-то добавить, в дверь позвонили. Все четверо удивленно уставились на дверь, а потом Федот, как ближайший, видимо, наклонился к глазку:
— Лысый, — прокомментировал он, распахивая дверь. — С какой… А, в ресторан провожать пришел, видно.
Боруцкий кивнул, глядя, как Вован удивленно уставился на них.
— Че пялишься? — задумчиво поинтересовался он у парня.
—
Так, что Федот весело хмыкнул.
— А че ж не нужна? Нужна, — медленно кивнул Боруцкий. — Видишь личности? — он махнул головой на мужиков, оттолкнув при этом того, которого держал, в сторону его подельника. — Помоги Федоту людей провести и толково объяснить, как нехорошо наших трогать. Тем более маленьких.
Лысый уже рьяно кивнул, и вдруг замер:
— А Агния как же, Вячеслав Генрихович? — нахмурился парень. — Или вы ее отвезете?
Боров оценил. Рвение-рвением, а как не хотел бы Лысый заняться чем-то «серьезным», его приказ помнил и о малышке пекся.
— Не пойдет она сегодня, Лысый. Пусть лучше дома отсидится, успокоится. Эти расстарались, — кивнул он головой в сторону мужиков, с весельем заметив, что рвения в Лысом еще прибавилось, когда тот понял, что «личности» Агнию чем-то обидели.
Вячеслав перевел глаза на Федота, тот тоже, по ходу, веселился, наблюдая за Лысым.
— Ладно, хорош пялиться, пошли, — Федот махнул Вовану. — Ну? Чего стали, гости дорогие, просим, — с издевкой в голосе, толкнул он застывших мужиков. — Пошли. Говорить будем. С вами, с боссом вашим. Он человек вменяемый, вроде, если слухам верить.
Те не спорили, видно помнили о пистолете в кармане Федота.
— Федот, ты если что — зови.
Велел Вячеслав, решив, что так и так, заскочит на неделе к своим контактам в органах, поузнает про этого Берчева, может и сам с человеком познакомится. Чтоб надежней было. И потом, никогда точно не скажешь, кто поднимется, а кто так и останется в «начинающих». Надо знать тех, кто повыше метит. И чтоб они его знали. Да и разобраться в этой всей афере надо: кто, что, как? Все звенья выявить, до последнего. И не помешает, кстати, заглянуть, удостовериться, чтоб точно назад переиграли по квартире. Хватит с него таких сюрпризов.
Друг только махнул рукой, показав, что все понял. И они с Лысым и этими залетными исчезли из квартиры.
Боруцкий осмотрелся: вроде ничего крамольного, ну бумажки валяются — это не криминал. Да наследили, дебилы. Заперлись все обутые, а снег растаял. Теперь, вон, грязь. Бусинка и не скажет ничего, только на пол глянет так, будто вскользь. Но при этом так все дав понять… Боров помнил, что как раз после пары таких взглядов малышки и приучился снимать туфли у самого порога ее квартиры, хотя, по ходу, плевать он хотел на подобные церемонии.
Раздраженно вздохнув, понимая что, несмотря
Глава 23
Двери она закрыла, молодец, послушная. Открыв, Вячеслав огляделся: на плите закипал чайник, видно не так и долго он в коридоре возился. На столе стояла его кружка и чашка Бусинки, отдельно на тумбочке, стояла еще одна.
— Я не знаю, какой чай Федот пьет.
Бусинка сидела на табуретке за столом, переплетя пальцы «замком» перед собой и упершись ладонями в стол. На него она голову не подняла. Так и смотрела на свои руки, которые, по ходу, побелели от того, с какой силой малышка их сжимала.
— Федот уехал. И Лысый тоже, — он зачем-то снова закрыл двери за своей спиной. Автоматом, полностью сосредоточившись на ее напряженной позе. На всей своей сжавшейся девочке.
Небось, через дверь эту все слышно. Неужели она испугалась теперь? Боится его? Да ну, ладно, сколько всего уже знает о нем. Вон, в церковь ходит за грехи его молиться. Вряд ли. А все равно внутри что-то напряглось еще жестче. Вроде и шанс такой, решить все, поговорить. Только что ей сказать, если она как узелочек вся сжалась?
Блин, как же ему хотелось ее обнять. В рот впиться. Не поцеловать даже. Этого будет недостаточно, явно. Прижать ее к себе, свой рот к ее губам. Всю свою девочку к себе притиснуть.
— Вячеслав Генрихович… — она нервно дернулась на своем табурете, отвлекая его от мыслей, свернувших на опасную тропинку.
— Что? — он откашлялся.
— А уже… все? Ну, в смысле, те люди… Раз Федот ушел, то… Вы уже закончили? — Агния поковыряла пальцем клеенчатую скатерть перед собой.
Ясно, из-за квартиры переживает. Боруцкий усмехнулся.
— Все, — Боруцкий прислонился к стене. — Федот с ними все решит, с главным их свяжется. Все назад вернут, переоформят, не боись.
Ее руки замерли.
— Решит? То есть, они… ну… тоже ушли? Сами?
Боров прищурился и уставился на ее макушку, пытаясь подавить ухмылку, растягивающую губы.
— А если нет? Ты что делать будешь, а, Бусина? — а что, ему, правда, интересно стало.
Она еще ниже наклонила свою голову:
— А я могу что-то сделать, Вячеслав Генрихович? — блин, он ее почти не слышал.
— Ну, ментам позвонить можно… — предложил Боруцкий, как вариант.
Бусинка сжала пальцы в кулачки и отчаянно замотала головой:
— Вячеслав Генрихович, ну, что вы!
— А что? Разве не так законопослушные граждане поступают? Или, когда тебя касается, за правду уже не так охота рубаху рвать? — не зло поддел он ее.
Она почти втянула голову в плечи:
— Я никогда, ведь, и слова не говорила вам, Вячеслав Генрихович, — чуть ли не шепотом протянула она, непонятно, то ли своим рукам, то ли ему.