Любовь красного цвета
Шрифт:
Размышляя обо всем этом, Роуленд перевел глаза на Женевьеву Хантер – такого же аутсайдера, как и он сам. Не американка, не англичанка, эта женщина, казалось, безвольно плывет по течению. Такое впечатление сложилось у него, когда он увидел ее впервые, сейчас же оно еще больше укрепилось.
Она выглядела сосредоточенной или, возможно, хотела так выглядеть. Когда она приехала сюда, на ней было надето что-то серое и невзрачное. Сейчас она переоделась, но и теперешняя одежда выглядела такой же серой и невзрачной. Она дважды выходила из гостиной, чтобы позвонить по телефону, и каждый раз возвращалась с горестным выражением на бледном лице. Роуленд
До Роуленда доносился низкий голос Женевьевы, и ему стало интересно, о чем она говорит. Уже несколько минут она разговаривала с гостьей, жившей по соседству от Макса – американкой лет сорока, которой Роуленда представили чуть раньше и от которой он тут же – и, похоже, не очень вежливо – сбежал. Насколько он помнил, женщину звали Сьюзан. Точно: Сьюзан Лэндис. Муж ее – высокий человек с громким голосом – находился здесь же и в данную минуту, обращаясь к Линдсей, громыхал о чем-то, связанном с кубком по гольфу. По его виду можно предположить, что он служит на одной из близлежащих военно-воздушных баз.
По английским меркам миссис Лэндис для такой вечеринки, как эта, была одета чересчур торжественно. Единственная из женщин, она была ярко накрашена, одета в изысканный костюм и туфли на высоких каблуках. Сьюзан заметно нервничала и, похоже, чувствовала себя не в своей тарелке. К Джини она прицепилась, как к родной душе, поскольку та тоже была американкой. Джини же, как заметил Роуленд, изо всех сил старалась избавиться от назойливой собеседницы, стараясь не показаться при этом невежливой.
Поначалу Сьюзан Лэндис рассуждала о преимуществах и недостатках устраиваемых школой поездок детей за границу, потом принялась восторгаться красотами Костволдса, сообщив, что находит архитектуру старых елизаветинских домов восхитительной. Они с мужем, рассказывала женщина, живут всего в нескольких милях отсюда, причем устроились великолепно. Все здесь такие милые и дружелюбные, так что если бы они с мужем принимали все приглашения, то просто не вылезали бы из гостей. А ее дочь – кстати, у нее есть дочь Вильгемина, сокращенно Майна – в восторге от того, что они здесь живут. Местная школа – просто чудо, и у девочки появилось тут множество новых друзей. Вот и сегодня она ночует в особняке – видела ли Джини особняк в поселке – у одной из своих подружек. Этот особняк – историческая достопримечательность, и, по слухам, обошелся матери подруги – кстати, очень известному дизайнеру по интерьерам – чуть ли не в миллион долларов.
– Больше всего, – говорила она теперь, – это место нравится мне тем, что здесь спокойно и безопасно. Только представьте себе, Джини, что значит приехать сегодня с дочкой подросткового возраста, скажем, в Нью-Йорк! Да что там Нью-Йорк – в любой большой американский город! В небольшом поселке все иначе – здесь я всегда знаю, где находится и чем занимается Майна. Никаких хулиганов, никаких наркотиков, никаких пьяниц. – Помявшись, Сьюзан продолжила: – Наверное, нехорошо так говорить, но с тех пор, как мы сюда переехали, я не видела ни единого черного лица. Негров можно встретить разве что в окрестностях базы.
– Правда?
Роуленд заметил, как холодный взгляд серых глаз Джини остановился на лице миссис Лэндис.
– Сюда с минуты на минуту приедет мой любовник. К вашему сведению, он – чернокожий. А сейчас – извините, мне необходимо сделать очень важный телефонный звонок, –
Прекрасно сработано, отметил про себя Роуленд. На какую-то долю секунды даже он поверил в правдивость сказанного Джини. Миссис Лэндис покраснела до корней волос. Джини вышла из гостиной, а в скором времени чета Лэндисов отбыла домой.
– Не надо, Роуленд, я знаю, о чем ты думаешь, – проговорила вдруг оказавшаяся рядом Шарлотта.
– Еще бы не знать! Зачем, Господи Боже мой, ты приглашаешь их к себе?
– Он ужасен, согласна, но Сьюзан, – Шарлотта передернула плечами, – совсем не так плоха, какой кажется поначалу. Она запугана, одинока и страшно хочет хоть с кем-нибудь подружиться. А эти гнусные снобы-англичане, которыми она окружена, только и делают, что шушукаются и корчат рожи по поводу ее одежды и ее дома.
– А как быть с ее расовыми воззрениями?
– Будет тебе, Роуленд! Как раз они ее соседей вполне устраивают. Живя в Глочестершире, с этим приходится мириться. И вообще, хватит торчать тут в углу и перемывать косточки моим гостям. Ну-ка, выползай из своего убежища и – общайся! Пойди лучше приободри Линдсей. Ей пришлось терпеть этого несносного Роберта Лэндиса целую вечность. Сначала он талдычил ей про гольф, потом перешел на рейганомику, после чего, наконец, вспомнил, с кем разговаривает, и принялся расспрашивать о Париже. Его интересовало, что будут носить в этом сезоне тамошние проститутки.
– Ты преувеличиваешь.
– Только чуть-чуть. Лэндис сообщила ему, что в прошлом году в моде были маленькие груди, но в этом будут – большие.
– Его это обрадовало?
– Нет, он все-таки не совсем законченный дурак и под конец все же скумекал, что Линдсей просто над ним издевается.
Шарлотта взяла его под руку.
– Пойдем, Роуленд, потерпи еще минут десять, и они все разъедутся по домам. И не забывай про пирог с ливером. Я ведь готовила его специально для тебя.
Роуленд колебался. Линдсей, избегавшая его с самого первого момента, окинула его ледяным взглядом и отвернулась. Она, как выразился чуть раньше профессор из Оксфорда, выглядела весьма аппетитно – в короткой черной кожаной юбочке, белой блузке с высоким воротником и плоских черных туфлях. Коротко стриженные волосы и стройная фигурка делали ее похожей на мальчика-пажа со средневековых гравюр.
Наконец он позволил Шарлотте подвести себя к Линдсей. Хозяйка дома мгновенно растворилась, Линдсей сказала:
– Спасибо, Роуленд, благодаря тебе я прекрасно искупалась. На полу в ванной было по щиколотку воды, а полотенца – свалены в кучу и все до одного мокрые.
– Мне очень жаль. Иногда я бываю не очень аккуратным.
Линдсей подняла взгляд на лицо собеседника.
– По тебе что-то незаметно, чтобы ты сильно переживал по этому поводу. У тебя, я бы сказала, весьма довольный вид человека, который ни в чем не раскаивается.
– Неправда, – с ленцой парировал Роуленд, – я раскаиваюсь. Но раскаяние это скрыто в моей душе и не видно постороннему взгляду. Я сдержан, как и многие мужчины, живущие в одиночестве.
– В одиночестве? По-моему, к тебе это не относится. Насколько я слышала…
– Не верь слухам, – с чувством проговорил Роуленд. – Все, что про меня рассказывают, – это злобная ложь и клевета. Я вообще – человек с непонятой душой.
– Пытаешься покорить меня своим обаянием?
– Еще чего! Ты просмотрела папку, которую я тебе дал? – не удержался от вопроса Роуленд. Это было ошибкой.