Любовь-морковь и третий лишний
Шрифт:
«Мороженое мясо на улице ела», и топай себе прямо по коридору, никуда не сворачивая, тринадцатая гримерка последняя.
– Может, не надо про мороженое мясо? – насторожилась я.
– Это шутка местная, – пояснила Жанна, – все ей так отвечают. Значит, согласна?
– Ну.., вдруг не получится.
– Элементарно.
– Э.., э…
– Послушай, – горько воскликнула Жанна, – больше мне попросить некого. Не приду на спектакль, Арнольский озлобится и выпрет меня. Что тогда делать, а?
– Может, кто-нибудь из твоих подруг…
– У меня их нет.
– Совсем? – изумилась
– Таких, чтобы за меня в огонь прыгнули, нет.
– А коллеги? Позвони кому-нибудь, вдруг выручат.
– Актрисы – это клубок целующихся змей, – устало ответила Жанна, – если видишь за кулисами двух нежно обнимающихся женщин, то не подходи близко, заразишься ненавистью, которая исходит от милашек. У нас все с виду очень пристойно, поцелуи, улыбочки, возгласы: «Дорогая, ты шикарно выглядишь».
А потом вдруг перед выходом на сцену водички захочешь, выпьешь из бутылки, нам в гримерках их бесплатно ставят.., мама родная, понос прошиб! Помреж по громкой связи орет: «Спектакль пошел! Где Офелия, пусть готовится!» А невеста принца датского в сортире к унитазу приклеилась, встать не может, понимаешь почему?
– Сильное слабительное в воде?
– Верно. И на кого подумать? Или в туфли лезвие всунут, парик изнутри клеем намажут… В основном бабы стараются, но и мужики не отстают. Впрочем, среди наших ни мужчин, ни женщин нет, средний пол, особый зверь – актер, они на все способны. Никто мне помогать не станет, не на кого рассчитывать, если и ты откажешь – мне кирдык! Прощай, моя мечта…
Жанна уткнулась в подушку.
– Хорошо, – быстро согласилась я, – в конце концов, я имею опыт нахождения на сцене.
– Ты актриса? – испуганно воскликнула девушка.
– Нет, арфистка, бывшая, теперь больше не концертирую.
– Ну и повезло же мне, – вырвалось у Жанны, – ладно, давай порепетируем.
Глава 4
Ровно в указанный срок я толкнула дверь с табличкой «Театр „Лео“. Служебный вход», и вошла в полутемный предбанник. Слева стоял письменный стол с уютно светящейся лампой, в кресле рядом, уткнувшись в газету, восседала бабка, замотанная в платок.
– Это кто? – равнодушно поинтересовалась она, не отводя взора от полосы.
– Привет, баба Лена, это я, Жанна.
– Ох, детонька, не заболела ли? Голосок сипит.
– Мороженое мясо на улице ела, – выпалила я выученный текст и быстро пошла по длинному коридору.
– Ну шутница, – проскрипела старуха и потеряла ко мне всякий интерес.
Дальнейшие события развивались без сучка без задоринки. Комната под номером тринадцать была открыта, в шкафу, как и обещала Жанна, нашлось атласное длинное платье, туфли и маска. Быстро переодевшись, я нацепила сильно пахнущую клеем и краской маску и услышала из громкоговорителя, висевшего на стене:
– Антракт. Второй акт начинается с выхода горничной, Кулакова, займите место во второй кулисе.
Осторожно переступая через всякие шнуры и железки, я добралась до места и увидела тощую вертлявую девицу в джинсах.
– Привет, Жанка! – воскликнула она.
Я кивнула.
– Вон поднос и чашка, видишь?
Я опять кивнула.
– Ой, воду забыла
В этот момент из темноты послышался шепот:
– Алиса, сколько можно тебя звать? Куда гром сунула? Как мне грозу изобразить?
– Bay! – подпрыгнула девица. – Совсем я плохая стала!
– Чеши за громом!
– Сейчас, сейчас, – засуетилась Алиса, – только Жанке воды припру.
– Шевелись, убогая, – донеслось из мрака.
Алиса, причитая, исчезла за кулисами, меня неожиданно охватила тоска. Я подошла к закрытому занавесу и посмотрела в щелочку. Плотные ряды кресел были почти пусты, публика в массовом порядке понеслась в буфет. Боже, как давно я не стояла вот так, вглядываясь в зал, впрочем, я никогда не получала оваций, госпожа Романова плохо играла на арфе, нет во мне нужной энергетики, ну не обладаю я ярко выраженной харизмой. Ладно, хватит предаваться тоскливым воспоминаниям, лучше сейчас еще раз повторить то, что предстоит сделать.
Значит, так, выхожу, пересекаю сцену, приближаюсь к баронессе, сидящей в кресле, делаю глубокий реверанс…
Неожиданно в голове возникло еще одно воспоминание.
Поздний вечер, наша квартира наполнена тишиной, только на кухне горит свет. Десятилетняя Фрося [2] , большая любительница подслушивать беседы папы и мамы, скрючилась на унитазе. Санузел в родительских апартаментах граничил с кухней, если сидеть тихо, то станешь незримой участницей чужого разговора. Папа, как всегда, описывал маме прошедший день.
2
История о том, как Ефросинья Романова превратилась в Евлампию, рассказана в книге Дарьи Донцовой «Маникюр для покойника». Издательство «Эксмо».
– Представляешь, – смеясь, говорил он, – сижу сегодня в академии на экзамене…
Я сначала удивилась, услышав это заявление, но потом мигом сообразила, что папочка, кроме того что является ученым, еще и преподает в вузе, и слушала его дальше.
– Отвечает Николаевич, помнишь его?
– Ну да, – отвечает мама, – майор из Ростова.
– Верно, – подтверждает папа, – в принципе приятный дядька, старательный, одна беда, не слишком образованный. В общем, вышел казус.
Выступил Николаевич вполне пристойно, отец уже решил поставить ему «отлично», но потом подумал и сказал:
– Билет вы знаете, но не хватает завершающей фазы в рассказе, если сейчас сделаете красивое резюме, получите пятерку.
Ничего особенного папа не хотел, всего лишь чтобы слегка туповатый Николаевич подвел итог своему выступлению. Отец всегда говаривал:
– Информацию и дурак запомнит, а вот подвести правильный итог сказанному – прерогатива человека мыслящего.
Но Николаевич отреагировал странно, он резко покраснел и ответил:
– Никогда.
– Голубчик, – принялся уговаривать его отец, твердо решив дотянуть ученика до пятерки, – поверьте, это совсем нетрудно, вы попытайтесь.