Любовь моя
Шрифт:
— История пишется мужчинами о мужчинах.
— А как же исторические документы? — возникла Аня.
— Документы почти «не меняют показаний», но, хотя и говорят, что против фактов не попрешь, прочтение их бывает разное. И, оценивая прошлое, мы — даже в схожих проблемах — не можем полагаться на современные взгляды. Подходы в былые времена существовали иные, — ответила ей Инна.
— Мне нравится, что в художественной литературе интерпретация фактов часто бывает интереснее самих фактов. А полярные мнения — стимул для полезной дискуссии. Но нырять в далекое прошлое — не мой и не Ритин метод, — твердо и определенно сказала Лена.
— Наверное, любопытно проникать
— Смысловой центр писательского творчества — человек и его ненадуманные проблемы. Естественно, что и прошлый, и современный жизненный опыт преломляются в наших произведениях. Мы с Ритой, хоть и по-разному, но пишем о людях ничем особенным не выделяющихся. Представь себе, писать о них много труднее, нежели о великих. Одно дело, если завязкой романа служит жуткий страх, мощная страсть, дикая ненависть, и совсем другое — если грусть, терпение, обиды. То есть сюжет не напряженный, но содержащий неожиданные повороты. Но нам хочется выяснять, чем живут массы, что побуждает их к тем или иным поступкам. Это не только интересно, но и важно.
— Вариации на тему пусто потраченной или достойной, но примитивной жизни? Фи-и-и. И ничего особенного, протестного?
— Не в плане политики.
— И все же «въехать» в премию на биографиях великих людей легче. А если еще подвизаешься где-то там, в партийных или общественных кругах… Ты, конечно, по понятным мне причинам, туда никогда не рвалась. Тебя всегда только наука и дети волновали. А теперь уже поздно на практике вникать в универсальные, всеобъемлющие категории бытия высших слоев общества? На описании русского гостеприимства широты характера не высветишь. Тут более мощные толчки и стимулы требуются, — усмехнулась Инна. — И в современном мире есть люди, которые связывают времена или их «разрывают», разрушают. Вот о ком надо писать, вот кого надо раскручивать. Их нужно уметь вычислять и «оприходовать».
— Я не Пимен нынешней эпохи. У меня нет таланта глубоко вникать в историю, меня мало интересуют взаимоотношения политиков. Я с треском провалю этот экзамен, — сказала Лена.
— В твоих книгах политика как фон, как присыпка на хлебе для вкуса.
— Я кое-что понимаю в жизни отдельных людей, вот и преподношу, так сказать… Говоря стихом редактора одного Липецкого журнала Игоря Безбородова, я по-своему «ратоборствую с судьбой» своих героев.
— А если только заведомо ради премии постараться? Может, недоучла? — Инна «расшалилась». Она разогналась, и самой остановиться у нее уже не получалось.
Лена прикрыла глаза, показывая тем, что беседа окончена.
— Я слышала по радио, что подлинному писателю не пристало касаться социальных проблем. Это дело прессы, — дав подруге немного отдохнуть, вернулась Инна к своим вопросам.
— Не думаю, что ты правильно поняла эту фразу. Вырванные из контекста слова часто меняют заложенный в них смысл, — рассеянно ответила Лена.
— А Рита не пыталась писать о большом современном политическом деятеле с мощным самоощущением нации, с огромным багажом исполненных во имя народа дел? Или тоже нос воротит? Как в народе говорят? «Хочешь прославиться — пиши о крупных начальниках. Золотоносная жила! Их-то не забудут. И твое имя в связи с ними всплывет».
— Рита хотела. Помню, рассказывала, как увидела одного чиновника по телевизору: лицо приятное, глаза добрые, и загорелась о нем написать. «Разыскала его квартиру и говорю его жене, что имею мечту описать детство и юность вашего мужа, проследить весь его жизненный путь: становление, развитие, созревание личности. Хочу понять, как он дорос до высокого чина, чтобы примером стал для современных молодых, энергичных и предприимчивых». А она мне с презрительной усмешкой заявила: «Спала его мама с членом правительства, когда он молодым в их обкоме партии работал, — вот и вся предыстория и причина его удачной карьеры». Больше Рита не пыталась изучать биографии высокопоставленных лиц. Простой люд ей ближе.
— А если бы тебя попросили написать о крупном чиновнике? Взялась бы?
— Я не журналист и не могу работать по заказу. Пробовала. Казенно получается, без души. Стиль повествования выходит бесстрастный, будто намеренно сухой, словно лишнее боюсь сказать. Мне надо полюбить тему, чтобы вдохновляла. Я не могу писать с холодным носом.
— А о детях с особенностями развития? — осторожно спросила Аня.
— Не соглашусь. Риск — это экспромт без всяких обязательств, а я так не могу работать. Когда я за что-то берусь, то сначала думаю: во имя чего я это собираюсь делать? Не навредить бы. Смогу ли? У этих детей особое, отдельное видение, собственный, всегда неожиданный парадоксальный мир. Конечно, интересно видеть, когда «зиме вопреки, вырастают у бабочек крылья». Эти дети безусловные, обаятельные, согревающие сердца, но и очень ранящие сочувствующие души.
— Эти дети нужны обществу, чтобы мы оставались людьми, — сказала Жанна.
— Они нерациональные, но по-своему умные. Когда я общаюсь с ними, у меня будто бы меняется картина мира, и жизненные приоритеты я начинаю расставлять иначе. Но с ними… слишком больно. Я не выдерживаю… После них, я и к здоровым детям отношусь уже по-другому, — совсем уж тихо закончила размышлять вслух Лена.
— Приоритеты штука серьезная. Например, представляешь, что сказка про золотую рыбку не о жадной старухе, а о преданной любви старика, — и мир поворачивается к тебе другой стороной.
Но ты же у нас на особом положении! Может, надо, чтобы размер гонорара не предусматривал отказа, тогда получится совместить приятное с полезным? Не сошлись в цене? — с непроницаемым лицом сказала Инна, чтобы отвлечь подругу от давящих мыслей о детях с особенностями развития. Но, заметив, что та еще больше помрачнела, отступила.
— Неудачная шутка. И думать забудь о вознаграждении. Встречи и беседы я тоже всегда провожу бесплатно, даже если их «набегает» по десятку в месяц, — строго напомнила Лена Инне. — И свои книги я передаю спецшколам и детдомам безвозмездно, дарю.
— Понимаю, по большому счету это твоя благотворительная деятельность. Ладно. Вот тебе следующий вопрос:
— Ты не волнуешься на встречах с читателями? Они же могут задать вопрос на любую тему.
— Я же педагог. Я и перед студентами никогда не волновалась. У меня с детства была такая шутка: «Преподаватель всегда знает чуть больше ученика». А на встречах у меня диапазон возможных ответов намного шире.
— Ты заранее не заготавливаешь вопросы, которые задашь читателям… и их продуманные ответы тебе? Я опять неудачно пошутила или не вовремя «выкинула номер»? И ты не рухнула от удивления? Не заводись. Когда я смотрю по телевизору встречи с артистами, у меня иногда складывается впечатление, что это хорошо срежиссированные собрания.