Любовь моя
Шрифт:
— Зачем ты так… Вряд ли в комиссии досконально изучали книгу. — Это Жанна попыталась непонятно за кого заступиться. А может, она просто уходила от Аниной категоричности, больно ее жалившую. Ей хотелось собраться с мыслями и срочно изобрести аргументы, способные отразить натиск подруг. Но, ничего разумного не придумав, она сказала неуверенно:
— Премии дают, в основном, мужчины, а для них личность писателя важна и его профессия. По их понятиям этот священник, видно, и есть герой нашего времени, в том смысле, что…
— Ну, если только с твоего высочайшего соизволения. Ты ни о чем не умолчала? Не будешь потом кручиниться? — съязвила Инна, и тем самым отбила у Жанны
«Нашли время для непримиримых споров», — устало смежила глаза Лена. Но ей еще раз пришлось вмешаться в разговор подруг.
— Религия одна из скреп во взаимоотношениях людей и государств, — как бы нехотя заметила она.
— И яблоко раздора, — тут же «выстрелила крупнокалиберным снарядом» Инна.
— В нашем сложном мире, в агрессивном окружении других верований нельзя пренебрегать своей верой только потому, что кому-то не нравится кто-то из ее служителей. И если рассуждать масштабно, то этот вопрос не так прост и безобиден, как кажется на первый взгляд. Не будем его касаться среди ночи, оставим открытым, — попросила Лена. — Ну, а книга?.. Каждый писатель волен высказывать свою точку зрения, а читатель — соглашаться с ним или нет, — через силу сказала Лена, прикрыла отяжелевшие веки и, может быть, отключилась.
— Ну, ты у нас человек-совесть. Тебе можно доверять, — пробурчала Инна и на какое-то время угомонилась.
32
— …Произведение писателя, как правило — квинтэссенция его личности. Я всё о той же книге. Бывают, конечно, исключения, — попыталась «освежить» тему Аня.
— Я могу чем-либо восхититься, но меня трудно удивить или раздосадовать, — сказала Инна, тем самым подтвердив ранее высказанную Леной мысль. — Давайте прекратим муссировать…
Инна повесила длительную задумчивую паузу.
И вдруг выдала вопрос вопросов:
— Лена, а каковы рецензии на твои книги? Допустим, на только что изданный роман? Он без предисловия.
— Вот и я оказалась в центре внимания.
— Не вижу другого способа втянуть тебя в полемику. Разве что разозлить.
— На новую книгу? — переспросила Лена.
— На очередную жемчужину из ожерелья твоего творческого наследия.
— Как всегда шутишь. Всякие. Есть формальные отписки, составленные из общих фраз, мол, пишет о любви, о смерти, о боли, о том, что слова отечество, честь и верность на самом деле вызывают прекрасные сильные чувства, понятные каждому достойному члену общества. Другие утверждают, что живой ум — броня писателя и его путеводная звезда. Хвалят. А я критику жду. Хотя бы в личном плане. Третьи утверждают, что автор необычайно гармоничен, пытаются сравнивать с великими писателями, чего я очень не люблю. И т. п.
— Ну, если бы с Лермонтовым! — поддела Лену Инна.
— Чего захотела!
— Шучу. Знаю, для тебя никто с ним рядом пока не стоит ни по обличительной силе и темпераменту, ни по яркости и выразительности средств, ни по мощи слова и глубине мыслей. Я тоже до сих пор каждой клеточкой тела чувствую его пробивающие сердце стихотворения, тону в потоке его бичующих строк. Вот кто призван быть поэтом! Он доставал слова из своего израненного сердца. Некрасов сочувствовал, а он еще и звал к борьбе: А как он чувствовал язык! Буквально дышал им! У него восхитительное восприятие и изложение звуков речи. Он лучший из лучших.
— Потому, что он близок тебе, созвучен твоей душе.
— Ленка, я помню твои выступления в классе: голос звенел, слезы стояли в глазах…
— Моя душа колебалась в такт с каждым его словом. Его родина — моя родина. Его чувства — мои чувства, — ностальгически произнесла
— Он задал вектор русской поэзии.
— И прозе. Сам Толстой вышел из Бородино.
— Меня потрясает его провидческое: «Настанет год, России черный год…»
— Я не разделяю твоего мнения. Русская поэзия, прежде всего, отталкивается от Пушкина. Он неисчерпаем, — сказала Жанна.
— Я не умаляю заслуг гения. «Тому судья лишь Бог и совесть», — успокоила ее Лена.
— Если Пушкин — Бог в литературе, тогда кто остальные? Им тоже хочется славы, хочется хорошо жить. Может, в каждом поэте сидит Пушкин и им приходится решать: преодолевать его в себе или договариваться? А Малевич, например, предлагал выбросить всё из музеев, опустошить их, снять кожу с классики. Помните его лозунг «Идите и остановите прогресс!» Считал, что таким способом потащит культуру вверх, — насмешливо напомнила Инна. — Это был безумно болезненный путь к гармонизации. На голом месте, без базы, формировавшейся веками? Иногда надо защищать искусство от собственных гениев. И не только искусство, но и страну от не очень умных политиков. Я читала, что Малевич видел красоту крестьянского труда, но сама я этого в его картинах не заметила. По мне так он знал только ее внешнюю сторону, как горожанин, мечтающий поспать на сене.
— Не люблю Малевича, хоть он и считается иконой мирового авангарда, родоначальником супрематизма. Может, и внес он что-то новое и великое в теорию искусства, но для меня он примитивный, плакатный художник. Видела его вытянутые фигуры, как бы тянущиеся вверх, в небо. Я понимаю, это символы, — сердито забурчала Аня. (Так вот что скрывается в ней под маской неуверенности!) — Рисунки у него плоские, как у пятилетнего ребенка. Где глубина, тонкость, масштаб? Туфта. В чем его новаторство? Мои пятиклассники лучше рисуют. Подпевалы нашли, в чем и вознесли. Надо поставить его картины рядом с творениями Рафаэля, Серова или любого другого нашего знаменитого художника и сравнить.
— Посмотрим, рассортируем, разделим мнения на кучки и сделаем вывод, — рассмеялась Инна. — Еще один гений попал к нам в немилость! Аня, но где же сочные ругательные эпитеты в адрес нелюбимого художника? Исчерпала все, понося писателей?
— Не поняв глубины, делать выводы?.. Малевич и его последователи, изучая окружающий мир, строили не только конструкции фантастических зданий, но и различные теоретические модели реального общества. Вкусы у всех разные. Малевич доступен узкому кругу почитателей. Может, им наскучил Рафаэль? — предположила Жанна.
— Истинная красота не может надоесть! — горячо возразила Аня.
— Мы мало что понимаем в различных направлениях искусства. Каждый из нас любит в живописи какой-то один период в ее развитии и наслаждается, в основном, этими шедеврами. Я предпочитаю эпоху Возрождения, — сказала Жанна.
— А кому-то маты на заборах нравится изображать, — хохотнула Инна.
«К чему ей эта маска клоуна? Все-то ей хихоньки да хаханьки», — поежилась Жанна.
— Кто-то соединяет разные смысловые полюса, кто-то их разъединяет. Ты с непростительным высокомерием относишься к таланту Малевича. Громогласный, но ранимый Маяковский тоже утверждал: «Единицы — ничто!», а сам был индивидуальностью, огромной глыбой, магическим титаном! Я читала, что Маяковский встал вровень с Блоком, что культ Блока отступил, когда люди услышали «Облако в штанах», — напомнила Жанна. — Время было такое противоречивое. Творческие люди искали, придумывали, находили. Иногда они слишком много брали свободы в своем творчестве. А идея, высказанная не вовремя, часто звучит не как открытие или предвидение, а как ложь и ересь.