Любовь моя

Шевченко Лариса Яковлевна

Пусть Рита отпустит на волю свою фантазию и тогда оставит в литературе несравнимо больший след. А еще пусть делает вид, что шутит, и ей позволят шутить. Видишь, и я Рите поспособствовала. Мне иной раз кажется, что в придуманном мире больше правды, чем в реальном. Мы все где-то сбоку от правды. Человеку часто слишком тяжело ее выдерживать, тем более, что правд много, а истина одна… и труднодостижимая. В своей жизни мы все оценки прячем, а в сказке все открыто. Я серьезно, ей Богу. В реальности везде ставки и иногда они больше, чем жизнь. А тут… Лена, что скажешь, что посоветуешь?

Взять Рите «на карандаш» мой совет? Глядишь, обретет новое лицо, в «золотой фонд» войдет! Ой, я просто заболела этой мыслью. Вот где происходит встреча прекрасного материала с глубоко законспирированными идеями! Пусть расширяет и разнообразит не только экспозицию, но и фабулу. А если поставить вопрос шире?

— Я ей не советчица, — сухо ответила Лена подруге.

— «Играй, да не заигрывайся, шути, да не зашучивайся». Не стреляешь ли мимо цели? А то потерпишь сокрушительное поражение, и что тогда? — неодобрительно покачала головой Аня. — Рита пишет о своем поколении открыто, она воздает ему должное, не отметая плохое, не захваливая хорошее.

— Трудно попробовать, что ли, — пожала плечами Инна.

— Зачем теперь камуфлируют действительность? Боятся… как при Сталине? — недоуменно спросила Жанна.

— Направление называется фантастический реализм. Это смещение границ реальности…

— В мозгах, — прервала Лену Аня.

— Мужчинам неинтересно читать о том, что они видят вокруг. Им хочется доискиваться до истины, раскапывать ее, — лукаво, как ей самой показалось, заметила Инна.

— А и правда, — на удивление быстро согласилась Аня.

— Не в моих правилах что-то советовать. Не ровен час, кого обижу. Но я и не отговариваю. Сама я больше за то, чтобы от условности возвращаться к реальности. Потому что это мое, — улыбнулась Лена.

— Гоголь был фантастический, фантасмагорический реалист, хотя и сказочник.

— Ну и словосочетание ты придумала, Жанна! Ты имеешь в виду его «Нос»? По мне так это полная шизофрения… патология одаренности, особое строение воображения. Писательская психика часто бывает на грани. Может, он на самом деле так воспринимал реальность? Помнится, в детстве от его слова «бяша…» меня мороз по коже пробирал и совсем нехорошо делалось во всем организме. И тогда мне казалось, что автор больной… и что у него отклонение, доведенное до гениальности, — осторожно пожаловалась Аня. — И, памятуя это, я…

— Как пронял!! До печенок? Талантище! И у кого это отклонения в мозгах?.. Ну, ты даешь! Это же художественный прием. Выдавливай из себя страхи сквозь трещины сознания. Не только «Сон разума рождает чудовищ», но и ужас. Шучу, не злись. Переживать подобные ощущения — большая роскошь. И это только подтверждает, что Гоголь прекрасный астральный мистический писатель. Он видел, чувствовал и умел передать то, что редко кому дано! — восхищенно сказала Инна. — Великому художнику слова иногда позволительно «сходить с ума».

— Этого я не отрицаю. Но некоторые — не стану называть их фамилии — за своей оригинальностью и ортодоксальностью скрывают абсурдную безвкусицу, утверждая, что норма в искусстве — это скучно.

Иной фильм или выставку посмотришь и думаешь: не в психушке ли я? — выстрелила Аня в Инну крупнокалиберным снарядом.

— Ого! Пора выдвигать вперед бронетехнику. И это дело, не терпящее отлагательства, — азартно подхватилась с матраса Инна.

— Есть мнение, что эти приемы отжили свой век, — сказала Лена, испугавшись, что возникнет диспут об абстракционистах или еще того хуже… — Когда в обществе происходят перемены, в писательстве тоже возникает что-то особенное. Жизнь сама диктует и выдвигает на первый план свежие идеи, иную эстетику, новых лидеров.

— Новая Россия, новая жизнь, иная литература, — поддакнула ей Жанна. — У каждого поколения свои герои.

— Мне кажется, людям, не знавшим подробностей нашей жизни, уже через пару поколений будет трудно понять, что зашифровали нынешние «оригинальничающие» авторы в своих произведениях, тем более, что объяснениями они не балуют. Современникам и то иногда эта задача представляется ребусом. Такого понапридумывают, что не со всяким воображением дотянуться до понимания, — неуверенно заметила Аня.

Но Инна с восторгом продолжила развивать свое предложение:

— В сказке можно быть предельно занимательным. Главное — больше тайного, секретного, с первых шагов недоступного пониманию. Ведь тайна — способ удержания внимания читателя. И как просто! А иначе Рита со своим реализмом-идеализмом может выглядеть на фоне фантастов примитивным нытиком.

«Инну можно принимать только в гомеопатических дозах», — подумала Жанна и рассмеялась:

— Даем советы писателям! В сказках кажущаяся простота. Поди, попробуй, напиши… умница ты наша «дорогая». Не каждому это дается. Идеи, сюжеты, методы носятся в воздухе, да мало кто их улавливает. И в головах у людей много чего витает, да наружу не просится.

— Мои встречи с детьми часто заканчивались тем, что они, восторженные и вдохновленные нашей беседой, обещали подробно написать о самых интересных историях из своей жизни, хотя я просила их анонимно сообщить о каких-либо особенных фактах лишь двумя строчками, остальное, мол, мое дело, писательское, — поведала Лена.

— И ты жила в предвкушении? — спросила Инна.

— Нет, я понимала проблемы детей, их способность переоценивать свои возможности, и догадывалась, что ничего от них не получу. Их желания часто не совпадают с навыками и способностями. Но я пытаюсь пробудить в них желание писать, — с выражением доброжелательной заинтересованности в разговоре ответила Лена.

— Мы в школе много тренировались, пописывая серьезные и юмористические статейки в еженедельную классную газету или в ежемесячную школьную. У нас здорово выходило! — вспомнила Инна.

— А я в детстве часто в своем воображении рисовала прекрасные картины, но когда брала в руки карандаш — ничего не получалось. И с музыкой так же было. В голове возникало идеальное звучание, а голосом достичь его не удавалось. Это меня очень удивляло и огорчало, — созналась Аня. — Я восхищаюсь теми, кому доступно то, что я сама не умею делать.