Любовь на карантине
Шрифт:
— Ты что— нибудь слышала о Шоне в последнее время?
Я смотрю на небеса. Вполне возможно, мои родители любят моего бывшего парня больше, чем я когда— либо. Они, конечно, не против использовать его, чтобы остановить меня от чтения им лекций об опасностях пандемии. Шон играет в гольф и стал партнером в своей бухгалтерской фирме. Спортивный в том смысле, который нравился папе, и платежеспособный в том смысле, которым могла восхищаться моя мать.
Жаль, что он скучен, как черт из мешка.
Кроме того, поскольку он пережил ужасный развод до того, как мы начали встречаться,
— Нет, — сказала я. — Так сильно нет, мама. Нет повсюду, проливается на пол, взбирается по стенам…
Она фыркает.
— Не нужно драматизировать, Сэди. Шон очень хороший человек.
— Прости.
Я не сожалею. Это наглая ложь.
Шон и Сэди.
Звучит плохо в любом случае. Для всех будущих отношений я собираюсь установить определенное правило анти— аллитерации. Это слишком запутанно. Представьте, если бы мы переехали вместе и получили полотенца с монограммами. Мы никогда не узнаем, какая из них кому принадлежит.
— Теперь ты просто ведешь себя глупо. Ты уверенна, что не хочешь вернуться домой в Техас из— за этой самоизоляции?
Господи. Она действительно не понимает этого.
— Мы не должны путешествовать, и мне здесь хорошо. Правда.
— Хорошо. Иди поработай. И не забудь питаться правильно!
— Да, мама. Я люблю тебя, мама.
Смотрю на мой буфет с закусками, планирую следующее угощение. На этот раз я думаю о M&M's.
Она смеется и вешает трубку. Почти подводит итог нашей семейной динамике. Немного юмора, щепотка обязательств, ложка вмешательства и целая куча любви.
Дождь прекращается, и воздух становится прохладным. Я выхожу на балкон и смотрю на город. По— прежнему сверхъестественно тихо, когда все заперты, только редкие машины ездят на улице. Люди, идущие рекомендуемые шесть футов друг от друга, несут то, что я предполагаю, продуктовые сумки. Где— то вдалеке раздается смех. Я слышу слабое бормотание грузовика в паре кварталов.
А потом он должен был прийти и заявить о своем присутствии.
Новый сосед.
Несмотря на пасмурную погоду, он сидит в шезлонге, пытаясь позагорать, в темных очках и без футболки. Можно подумать, он на пляже или что— то в этом роде.
С бутылкой пива в руке он поет слова песни Кенни Роджерса “Игрок”. Громко. И, учитывая его ограниченные вокальные таланты, слишком гордо.
— О Боже, ты неправильно подбираешь слова.
Я морщу нос. Не то чтобы он мог услышать мою конструктивную критику в наушниках. Наверное, это хорошо.
— И ты определенно пропустил эту ноту. Не бросай свою дневную работу, приятель.
— Сурово, — комментирует он, глядя на меня поверх солнцезащитных очков.
Он вынимает наушники и кладет их в карман.
Ууупс.
Долгое мгновение он просто изучает меня, как будто чего — то ждет. Кто знает чего?
— Я так понимаю, тебе знакома эта мелодия? — Наконец спрашивает он.
— Она одна из любимых песен моего отца.
Я
— Извини. Я не хотела мешать вечеринке на одного, — бормочу я сухо.
Он хихикает, поднося пиво к губам. Его шея слишком соблазнительна, толстая и сильная. И то, как его горло двигается вверх и вниз, двигаясь с каждым глотком пива… Хм. Я облизываю губы.
— Тогда спой, — осмеливается он.
— Черт возьми, нет! В отличие от тебя, я знаю свои вокальные способности.
Еще хихиканье.
— Как тебя зовут, соседка?
— Сэди.
— Привет, Сэди. Я Эван.
У него действительно приятный голос, когда он не поет и не кричит. Глубокий и немного грубоватый. Этот человек определенно не испытывает недостатка в уверенности, учитывая то, как он отбрасывает в сторону свои солнцезащитные очки и нагло оценивает меня. Учитывая, что минуту назад я пялилась на его голую грудь, мне не стоит жаловаться.
— Привет. — Я приветственно поднимаю руку. Нет. Это совсем не неловко.
— Не хочешь присоединиться ко мне в дневной выпивке, Сэди?
— Спасибо. Еще только полдень, а меня ждет работа.
Целая книга, чтобы написать на самом деле, с ним в качестве музы. Но нет необходимости вдаваться в подробности по этому поводу. Никогда.
— А, понятно. Ты хорошая девочка.
Он понимающе фыркает. Глупые насмешки. Придурок. Как будто он знает что— то обо мне. И…его слова не невнятны, но кто знает, сколько пива он выпил до сих пор.
— А ты какой— то несносный, — выпаливаю я, нет, мы больше не наслаждаемся нашим маленьким тет— а— тет.
Это только заставляет его смеяться сильнее, его голова откидывается назад, а рука скользит по прессу, когда он отпускает ее. Определенно навеселе, если не совсем пьян. Такого рода дерьмо мне не нужно. Если бы я хотела, чтобы меня осудили, я бы продолжила разговор со своей матерью.
— Приятно познакомиться, Эван.
На этой ноте я направляюсь к двери.
— Подожди! Пожалуйста. Мне очень жаль.
Он встает со стула и подходит к перилам, ближайшим к моей стороне.
— Я не хотел тебя смущать.
Я поворачиваюсь к нему, скрестив руки на груди. Жду.
— Если уж на то пошло, мне немного одиноко из— за всего этого карантина. Как— то не по себе от того, что приходится все время сидеть дома. — Он потирает свою золотистую грудь.
Я не могу не наблюдать за движением. Его грудь массивна. Небольшое количество светлых волос на ней равномерно рассыпалось по всему пространству в нужном количестве. Не слишком пушистый или пещерный, но определенно мужественный. Бьюсь об заклад, он мягкий. Дальше внизу находятся восемь — да, восемь — видимых мышц пресса. У кого на земле сейчас есть восемь кубиков? Может быть, он личный тренер. Хм… Личный тренер запирается в квартире во время карантина, заканчивает “тренировать” домработницу, и они влюбляются. Я снова морщу нос. Слишком клише и порно. Нет, я возвращаюсь к горячим качкам.