Любовь на темной улице (сборник рассказов)
Шрифт:
Лавджой колебался всего несколько мгновений.
– - Ладно,-- сказал он,-- алле!
Лавджой медленно приступил к десятой чашке "дайкири", а Ролан, как опытный парикмахер, начал ловко и быстро сбривать его шевелюру. Первая часть работы вскоре была завершена, и левая часть его голого черепа сияла, чисто выбритая, розоватая, как попка младенца, когда дверь в их комнату резко распахнулась. Лавджой поднял глаза.
На пороге стоял директор школы Свенкер. Его лицо постепенно мрачнело, темнело, как темнеет зимой в Дакоте небо, заволакиваемое свинцовыми тучами.
Он скользнул
Лавджой тяжело вздохнул.
– - Боже праведный,-- не веря собственным глазам, произнес директор.
– - Привет, кутила!
– - весело окликнул его Ролан.
– - Мистер Лавджой,-- сказал директор Свенкер,-- я поговорю с вами утром в более формальной обстановке.
Он тщательно закрыл за собой дверь. Лавджой снова тяжело вздохнул, а Ролан принялся обрабатывать правую сторону его головы.
Утром, когда он проснулся, голова у него была тяжелой, словно увеличенная в размерах. Он с трудом, расплывчато вспоминал о том, каким веселым был этот вечерок. Лавджой помнил, что просил братьев Калониусов уехать, и как они хладнокровно восприняли его слова,-- как истинные джентльмены. Но после этого,-- море рома, песни, танцы. Он невольно улыбнулся из-за этих воспоминаний, хотя, конечно, голова у него трещала. Несмотря на все свои нехорошие поступки, думал он, лежа в темной комнате для гостей, нужно все же признать, что братья Калониусы подарили ему три таких восторженных, таких будоражащих душу дня. Теперь вот они уезжают, и ему, по-видимому, придется еще потратить тридцать или сорок фунтов, чтобы заплатить в последний раз за все, но ведь радость так дорого ценится в этом мире, и она достойна такой высокой цены.
Он вылез из кровати, но пришлось держаться за стенку, чтобы не упасть. Ему и в голову никогда не приходило, что он так быстро научится пить крепкие напитки. Он посмотрел на часы. "Боже,-- подумал он,-- я опаздываю на урок".
Он быстро, как только мог, пошел в ванную комнату. В гостиной были сдвинуты обе кровати, на них лежала вся троица -- два брата Калониуса, Айрина на них, правда, поперек. Все крепко спали. Лавджой заметил, что на ней нет кружевных трусиков.
Он, испытывая острую внутреннюю боль, дошел до ванны и начал чистить зубы. Вдруг его рука с зубной щеткой замерла на полпути, когда увидел какое-то странное тусклое отражение в зеркале. Он приблизил к нему глаза, чтобы получше все рассмотреть.
– - Бог мой,-- прошептал он. Его зубная щетка так и не нашла пока его рта, а в нем было полным-полно зубной пасты. Лавджой был абсолютно лыс, как колено. Он смотрел на себя, не веря собственным глазам. Потом постепенно память вернулась к нему. Он, положив на место зубную щетку, горестно сел на край ванны.
Индия, Китай, Япония... Он заплатил пятьдесят фунтов за велосипед, свои последние деньги, у него больше нет ни пенни; ему побрили голову; он назанимал в городе столько денег, которые ему никогда не отдать.
Ну как можно появиться перед учениками в таком виде -- с бритой головой? Придется,
Потом перед ним всплыло мрачное лицо директора школы Свенкера, когда тот стоял в проеме двери и смотрел, как танцевала Айрина на столе в нижнем белье.
– - Боже мой,-- слабым голосом произнес он и, спотыкаясь, пошел назад, в свою комнату.
В гостиной троица мирно спала, и, по-видимому, Айрина отдавала предпочтение Сен Клеру, так как забросила свою стройную ножку на его колено. Лавджой остановился перед ними и долго смотрел на них, ничего не понимая, как в тумане.
Когда-то ему было приятно думать о браке с Айриной. Теперь, после такого красноречивого предупреждения, он понял, что этого не сделает.
Он набросил простыню на их переплетенные тела и, спотыкаясь, пошел дальше, в комнату для гостей. Лежа на кушетке, он глядел в потолок, чувствуя на губах пену от зубной пасты. Она, высыхая, стала жечь ему губы, и он ее слизал. Через секунду ощутил сильнейшую изжогу.
Да, сейчас уже не оставалось никаких сомнений. Теперь ему придется сделать последний шаг. К счастью или к несчастью, но отныне его жизнь связана с братьями Калониусами. Как только они проснутся, он тихо соберет свои вещички в небольшую сумку и начнет новую, кочевую жизнь. Он думал об этом этим ясным прозрачным утром и находил, что и в такой жизни есть свои преимущества.
Вдруг он заснул.
Его разбудили глухие шаги. Он медленно открыл глаза. В его комнате по каким-то неизвестным ему причинам оказалась его домовладелица. Она стояла спиной к нему с блокнотом и карандашом в руках и то и дело помечала что-то в нем. Маленькая, низенького роста полная старушка с лицом, привычным к стонам и стенаниям. Когда она повернулась наконец к нему, Лавджой увидел, как у нее дергаются губы от приступа неописуемых сильнейших эмоций.
– - Мадам,-- сказал он, садясь на кушетке, чувствуя, как трудно ему сейчас изъясняться на французском,-- что вы делаете в моей комнате, позвольте вас спросить.
– - Ах!
– - только и сказала толстая дама.
Лавджой потряс головой, чтобы в ней стало яснее.
– - Мадам, я, конечно, должен поблагодарить вас за...
– - Ковер!
– - Домовладелица снова схватила со стола свой блокнот.-- Ага!
– - громко запричитала она.
Из соседней комнаты до него донесся высокий, возбужденный голос мужчины. Этот человек говорил на смеси арабского с французским.
– - Выходите, или мы начнем стрелять!
Лавджой сглотнул слюну. Ему стало не по себе. Интересно, собираются ли они пристрелить братьев Калониусов здесь, в его квартире, прямо на месте?
– - Считаю до пяти,-- крикнул все тот же взволнованный голос.
Он начал считать по-французски:
– - Месье Лавджой, я повторяю, на счет пять...
Его поразило как молнией от этих слов. Лавджой понял наконец, что... этот человек обращается к нему, Лавджою. На счет "quatre"1 он пулей вылетел из комнаты.
Перед его дверью стояли два полицейских. У одного в руке был пистолет, а домовладелица, вся дрожа от волнения, стояла за его спиной. Айрина с двумя братьями по-прежнему крепко спали.