Любовь навеки

Райс Патриция

– Ей-богу, вы очень упрямы! Почему вы так стремитесь на кухню? Снимайте плащ, сэр, меня не испугаешь видом уродств и увечий.

Выслушав ее сердитую тираду, незнакомец покорно расстегнул пряжку, сбросил с головы капюшон и с вызывающим видом посмотрел на Пенелопу, ожидая ее реакции на то, что она увидела.

Пенелопа не дрогнула, когда перед ней предстало обезображенное лицо Тревельяна. Один его глаз был закрыт черной повязкой, другой – золотисто-карий – выжидательно смотрел на нее. Взгляд был довольно высокомерным, но ничего ужасного Пенелопа в нем не заметила,

хотя догадывалась, что незнакомец мог внушать трепет, когда хотел этого. Пожалуй, она не желала бы попасть этому человеку под горячую руку.

Пенелопа внимательно разглядывала его лицо, которое когда-то, по-видимому, было красиво.

Над высоким лбом вздымались густые, преждевременно поседевшие волосы, а над закрытым черной повязкой глазом пролегала глубокая морщина. Большой шрам тянулся от виска через щеку и заканчивался на подбородке. Другая часть лица была испещрена более мелкими рубцами.

Пенелопа не могла понять, как ему удается раскрывать рот и говорить. Губы незнакомца тоже были сильно изуродованы.

– Вы должны каждый день благодарить Бога за то, что остались в живых, – заявила она и протянула руку, чтобы принять его плащ.

– В течение многих лет я каждый день проклинал Бога за то, что не дал мне умереть. Не просите, чтобы я в одночасье изменил свое отношение к нему.

Отдав Пенелопе плащ, Тревельян снова внимательно посмотрел на нее, но она, увидев все его увечья, ничуть не изменилась в лице, и он успокоился.

Пенелопа провела его в гостиную.

– Я не священник и не собираюсь произносить перед вами проповедь, – сказала она. – Но позвольте спросить, в каком сражении вы получили столь тяжелые ранения?

Сказав это, Пенелопа указала гостю на стоявшее у камина кресло, где он мог удобно расположиться и согреться. В это время в коридоре раздался звук шагов. Это Августа спешила на голоса, решив, что зашел кто-то из деревни.

– Я получил увечья вовсе не в сражении, – ответил Тревельян. – Если бы это были боевые раны, я благодарил бы судьбу. Нет, я был искалечен в результате несчастного случая, к которому привел мой разгульный образ жизни. Я оказался в дурной компании. Довольно трудно смириться с тем, что ты впустую потратил свои молодые годы и разрушил собственное будущее. Вы слишком молоды и невинны, чтобы понять меня.

– Я не так уж молода и неплохо знаю жизнь. Впрочем, не в этом дело. Сюда идет Августа. Думаю, она угостит нас булочками.

Когда экономка вошла в гостиную, Тревельян поспешно повернулся лицом к огню. Пенелопа вкратце объяснила Августе, что произошло, и гость кивнул пожилой женщине, стараясь не поворачивать головы.

– Я принесу джем, – сказала Августа, которая не заметила ничего странного в мрачного вида джентльмене, уставившемся на огонь.

Состоятельные люди могут позволить себе чудачества, а то, что их гость был богат, сразу же бросалось в глаза.

– Кроме того, у нас осталось еще немного меда... С этими словами экономка вышла из гостиной.

– Она ваша родственница? – резко спросил Тревельян.

Пенелопа не обратила внимания на грубоватость

тона, каким был задан вопрос. Она понимала причину раздражения гостя. Пододвинув поближе к огню чайный столик и свое кресло, Пенелопа уселась напротив Тревельяна.

– Больше чем родственница, – ответила она. – Все мои близкие – холодные, бесчувственные люди, Августа же самый сердечный и жизнерадостный человек, которого я знаю. Мне иногда кажется, что она добрый дух этого дома. Она уже служила у нас, когда я родилась, и стала мне ближе родной матери. Я не могу представить наш дом без нее, хотя знаю, что она намного старше моего отца, который уже умер. Ужасно, когда люди умирают молодыми.

– Я не согласен с вами, – проворчал Тревельян и наконец отвернулся от огня, чтобы полюбоваться очаровательной хозяйкой, сидевшей напротив него.

Тревельян не обратил никакого внимания на обстановку комнаты – все гостиные похожи друг на друга. Но в женщинах он знал толк.

– Если бы все в мире обстояло так, как вы это себе представляете, я и подобные мне давно погибли бы. Вы должны пересмотреть свои взгляды и признать, что Августа – злая женщина, а ваш отец – настоящий святой.

Пенелопа некоторое время ошеломленно смотрела на гостя, а потом рассмеялась, догадавшись, что он шутит.

– В таком случае я скорее предпочла бы отправиться в ад с грешниками, подобными Августе. Сохрани меня Господь от таких «святых», как мой отец! – воскликнула она.

Обезображенные губы Тревельяна дрогнули и сложились в подобие улыбки.

– Вы намекаете на то, что покойный священник не был образцом благочестия?

– Я не хочу плохо говорить о мертвых, но мой отец обладал всеми недостатками, обычно присущими мужчинам.

В комнату вошла Августа с подносом, уставленным лучшей посудой, Пенелопа затаила дыхание, когда чашки и блюдца зазвенели от неловких движений пожилой женщины, но не стала предлагать свою помощь, зная, что это обидит экономку.

– Вот булочки, они еще теплые. Что еще прикажете?

Пенелопа поймала на себе взгляд Тревельяна, удивленного тем, как экономка обращается к хозяйке дома, однако ничего не стала ему объяснять в присутствии Августы.

Хотя они часто вместе пили чай на кухне, Пенелопа знала, что Августа откажется сесть за стол в гостиной вместе с гостем. Благодарная экономке за то, что той удалось собрать хоть какое-то угощение, Пенелопа тепло улыбнулась ей:

– Не знаю, что бы я делала без тебя, Густа. Твой чай, как всегда, восхитителен. Если не возражаешь, я сама поухаживаю за мистером Тревельяном.

И Пенелопа подмигнула Августе, давая ей понять, что после отъезда гостя они обсудят все происшествия сегодняшнего дня.

Августа с улыбкой сделала книксен и поспешно вышла. Она была такая хрупкая, что, казалось, порыв ветра мог оторвать ее от земли.

Повернувшись лицом к сэру Грэму, Пенелопа увидела, что тот насмешливо смотрит на нее.

– Миледи? – спросил он удивленно. Пенелопа кивнула:

– Да. Баронесса Пенелопа Карлайл Уиндгейт к вашим услугам.