Любовь не по плану
Шрифт:
– Как только приедем, я попрошу маму поведать их с отцом историю. Любовь с первого взгляда, возникшая, кстати, если уж быть честным, со второго, потому что сначала папа сказал, что у мамы некрасивое платье и слишком короткая чёлка. Так что, и так тоже может быть.
– Я думаю, что в их случае это чувство было обоюдным. В отличие от нас.
– То есть, я тебе по-прежнему не нравлюсь?
Нравишься. Едва сдерживаю ненужные слова. Стараюсь быть равнодушной и не замечать, что в Марецком имеются и хорошие качества, которые он многократно проявлял на этой неделе. И основное – забота. Обо мне
– Нравишься. Немного.
– Что ж, хотя бы так, – разочарование в голосе удивляет.
Неужели он действительно рассмотрел невзрачную горничную, заметив, что под униформой скрывается женщина? Я скорее поверю, что Земля круглая!
Остаток пути проходит в тишине, а когда въезжаем на территорию дома, переключаюсь на обстановку. Осматриваюсь, понимая, что, не задумываясь, променяла бы квартиру на это великолепное место. Макар тащит меня за собой, обходя строение. Перед нами предстаёт большая крытая беседка, увитая плетущимися зелёными ветками и освещённая множеством фонариков.
– Ой, приехали! – Лариса Андреевна, заприметив нас, вскакивает и спешит подойти. – Макаша, ну наконец-то! Вероника, проходите, – хватает мою ладонь, напрочь забыв о сыне. – Знакомьтесь – это наш папа Виталий Игнатьевич. – Рассматриваю мужчину под шестьдесят с проницательным взглядом и приятными чертами лица. Однозначно Кирилл похож на отца, а Макар имеет больше черт от матери, что становится понятно именно сейчас, когда есть возможность сравнить оригинал и копию. – Лизоньку ты знаешь, Кирюшу тем более. А это наши друзья Дмитрий Владимирович и Елена Ивановна.
Киваю, приветствуя новых знакомых. Растерянно стою посреди беседки, чувствуя, что мне здесь по-настоящему рады. Но затем вспоминаю, что почти все присутствующие в курсы игры и настроение катится под откос. Скорее всего, они радушны только по причине, что я основная и, по сути, главная фигура спора. Становится грустно и отчасти гадко. Именно сейчас понимаю, что желала бы встретиться с этими людьми при иных обстоятельствах.
– Макаш, ты сюда, – мама подталкивает Макара к месту рядом с отцом, а следом и меня. – Вероника, ты голодная? – Не успеваю ответить, и передо мной появляется тарелка, наполненная разными вкусностями, которые я, вероятно, должна съесть. – Совсем худенькая. Не стесняйся, бери всё, что пожелаешь. Кстати, я комнату вам приготовила.
– Мы оставаться не собирались, – тут же возражаю. – К тому же мне завтра на работу.
– Какая работа? – всплёскивает руками, посматривая на Кирилла. – Кирюша тебя отпустит.
– Нет-нет, я не привыкла к поблажкам и выполняю обязанности, как полагается.
– Вот, Виталик, я же тебе говорила. Хорошая девочка, ответственная, трудолюбивая, серьёзная, а не как эти все… – показывает странный жест, и я не сразу понимаю, что она имеет ввиду предыдущих спутниц сына, для которых работа является неосновной мыслью
– Согласен, Лара. Сразу видно, что с головой всё в порядке. Так что, не тяни, – толкает Макара в плечо, – а то она тебя получше рассмотрит и выберет более решительного.
– С чем не тяни? – мямлит Марецкий, осматривая присутствующих, у которых с нашим появлением появилась тема для беседы.
– Со свадьбой, с семьёй, с ответственностью.
– Слишком рано думать об этом.
– Смотри, чтобы не стало поздно, – серьёзно произносит Виталий Игнатьевич, не беря во внимание слова сына. – А ты, Вероника, не иди у него на поводу, а то он никогда не сделает важный шаг. К нам обращайся, особенно ко мне, чтобы я объяснил, как нужно себя вести и что делать.
– Я напоминаю, у меня трое детей, – осматриваю сидящих за столом, заметив лукавую улыбку Кирилла и довольную ухмылку Лизы, которые, молчаливо наблюдают за спектаклем, устроенным главой семейства.
– Дети – это счастье. У нас станет на три внука больше. Причём сразу. Я так поняла, что отцы с детьми не общаются? – Лариса Андреевна развивает тему «моих» детей. – Значит, Макаша усыновит и даст свою фамилию.
Сидящий рядом Макаша едва сдерживается, чтобы не вскочить, удаляясь в неизвестном направлении подальше от разговоров о свадьбе и ответственности. И по-моему, родители активно включить в игру под названием «доведи сына до инсульта», потому что Марецкий замирает, ожидая новых вводных.
– Лариса Андреевна, ещё рано говорить о таких важных вещах, – попытка поддержать Макара, которого закапывают у меня на глазах. И всё бы ничего, но я к такому резкому повороту не готова, потому что есть ощущение, что тонкая грань между шуткой и реальным положением дел стирается у меня на глазах.
– А я с мамой согласен, – в игру вступает Кирилл. – Если уж ты привёз Веронику знакомиться с родителями, значит, настроен серьёзно. Или нет?
Шесть пар глаз обращены на Макара, у которого есть шанс закончить это представление прямо сейчас, просто сказав, ради чего затеяна авантюра. Да и мне интересно, продолжит ли он игру?
– Всё верно, серьёзно, – подтверждает, и теперь моя очередь удивляться.
Да что же там, чёрт возьми, на кону, если Макар готов идти до конца?
– Вот и хорошо. Значит, договорились. Всё решили, обсудили, а теперь и ужинать можно, – выдыхает Лариса Андреевна.
А следом за ней расслабляется и Макар, на лбу которого последние пятнадцать минут заметно пульсировала вена, показывающая, что мужчина на грани. Разговор перетекает в нейтральное русло, но то и дело Виталий Игнатьевич спрашивает о детях, делая это так, чтобы младший сын обязательно слышал. Урывками участвую в беседе, больше прислушиваясь к разговорам остальных.
Понимаю, что Лизу здесь принимают тепло, а Кирилл является гордостью отца. О Макаре же говорят больше с пренебрежением, словно давно ничего от него не ждут. То и дело проскакивают не очень приятные эпитеты в сторону младшего сына, и даже Лариса Андреевна, для которой, как мне показалось изначально, младший ребёнок очень важен, позволяет острые высказывания. И чем больше их, тем больше закрывается Макар, чувствуя себя лишним в собственной семье. Физически ощущаю его подавленность, понимая, что ещё немного и он просто покинет дом, умчавшись в город. И вопрос даже не в споре и не во мне, а в том, что на моих глазах его размазывают самые родные люди.