Любовь незнакомца
Шрифт:
Персиваль зловеще ухмыльнулся. Глупая девчонка, маленькая дрянь, она даже не понимает, что говорит! Ей даже не приходит в голову, чем обернутся для нее дерзкие слова!
— Я сказал, немедленно в постель, Мэри, — злобно прошипел Персиваль. — Не заставляй меня повторять одно и то же!
Мэри Мамфорд, игнорируя его гнев, стала медленно одеваться.
— Знаешь, Персиваль, я устала от тебя, твоих противных ласк и грубых слов. Ты мне омерзителен!
Оскорбленный граф Ратледж потерял дар речи. Несколько минут он растерянно молчал,
— Я тебе надоел? — медленно повторил он. — Что ж, дорогуша, ты даже не представляешь, какую опасную игру затеяла!
— Знаешь, почему я опоздала сегодня к тебе? — она насмешливо улыбнулась. — Потому что была у другого любовника! Кстати, какой ты недогадливый… Другой бы на твоем месте непременно учуял запах соперника!
Персиваль ненавидел ее, презирал и в то же время упорно ее хотел. Эта маленькая дрянь устраивала его: она была испорчена, развратна, не требовала денег за услуги, а главное, ее не отталкивало его физическое уродство. Нет, он не допустит, чтобы она его променяла на другого любовника! Приступ безумной ярости захлестнул графа.
— Закрой свой рот! — не выдержал он. — Ты с кем разговариваешь, ничтожная тварь! Продажная девка!
Мэри повернула голову и с видимым спокойствием произнесла:
— Я продажная девка? Что ж, возможно. Я ничтожная тварь? Пусть! Но у меня, в отличие от тебя, Персиваль, есть одно несомненное достоинство: я красива и привлекательна, а ты… ты — урод! Отвратительный урод!
Персиваль подскочил к ней и ударил по щеке. Мэри отшатнулась и, в ужасе закрыв лицо руками, рванулась к двери.
— Ты урод! — кричала она. — Ты всегда вызывал во мне лишь отвращение! Я… ненавижу тебя!
Он неожиданно успокоился, словно пощечина, которой он наградил юную особу, вернула ему достоинство и придала сил.
— Зачем же ты тогда бегала ко мне чуть ли не каждый день? — холодно поинтересовался он. — Зачем? Просто потому, что ты развратная девка и тебе нужен мужчина?
— Нет! — в отчаянии выкрикнула Мэри. — Просто мне было скучно и хотелось досадить отцу! Он-то считает меня пай-девочкой! Прощай, Персиваль!
Граф Ратледж схватил ее за руку.
— Подожди, Мэри! Или ты останешься со мной, или… — в его глазах появился безумный блеск. — Или… ты горько пожалеешь, что не послушалась меня!
Мэри Мамфорд рванула на себя дверь, выбежала в холл и помчалась вниз по лестнице. Персиваль зловеще улыбался.
Кинкейд поднес тяжелую кружку с элем к губам и, залпом осушив ее, со стуком поставил на стол. Он был уже пьян, но не настолько, чтобы забыть обо всем, что узнал пару часов назад.
— Принесите еще эля!
Он сидел в одиночестве за столом в дешевой таверне, окна которой выходили на реку. В зале с низким потолком грязь, шум, духота, и лишь слабый ветерок с Темзы, проникавший сквозь разбитое окно, немного освежал затхлое помещение. Пол в таверне давно не мыли. Стекла окон наполовину разбиты
Кинкейд уже не помнил, как очутился в этой таверне, очевидно, он где-то пил вино, а когда наскучило, забрел сюда.
— Эй, ну где мой эль!
К его столу подошла девица с бесцветными волосами и ярко накрашенными губами. Ее лицо было изрыто оспинами. Поверх дешевого платья с глубоким вырезом она нацепила грязный фартук. Девица поставила перед Кинкейдом новую порцию эля, забрала пустую кружку и, кокетливо улыбнувшись, спросила:
— Желаешь что-нибудь еще, красавчик? — Она весело подмигнула Кинкейду. — По-моему, ты скучаешь в одиночестве, приятель! Если заплатишь несколько монет, я составлю тебе компанию. У нас наверху есть маленькая комнатушка, там мы можем с тобой позабавиться!
Кинкейд пьяно ухмыльнулся.
— Нет, мне ничего не нужно. Оставь эль и уходи! Я хочу побыть один.
Девица безразлично пожала плечами и отошла к другому столу, где ее внимания добивались несколько подвыпивших молодых парней.
Кинкейд отхлебнул эля из кружки, вытер влажные губы. Наверное, Мэг ждет его, волнуется, а он в грязной дешевой таверне пьет эль. Но как он вернется домой в таком виде, как предстанет перед Мэг?
Мысленно он снова вернулся к разговору с графом Ратледжом. Итак, его отец, которого он ненавидел, боялся и презирал всю жизнь, убит. Убит собственной женой в спальне… Кинкейд ткнулся головой в стол. А он, его сын, ничего не зная об этом страшном событии, продолжал ненавидеть его и презирать. Смерть отца расставила все по своим местам. Кинкейд больше не испытывал к нему злобы, а лишь сожалел об утрате и о том, что перед вечной разлукой им так и не удалось встретиться и переговорить. Как знать, может, отец и сын нашли бы общий язык и стали терпимее относиться друг у другу.
Нет, конечно, Филип был плохим человеком: жестоким, расчетливым, двуличным, и Кинкейд не собирался даже сейчас — после смерти — оправдывать его. Никогда в жизни отец не сказал сыну доброго слова, всегда разговаривал раздраженным тоном, постоянно ругал и насмехался над ним — тогда еще маленьким мальчиком.
Кинкейд в детстве очень боялся отца и всегда старался ему угодить, чтобы избежать очередной насмешки, грубого окрика или пощечины. Почему Филип никогда не проявлял к нему отцовских чувств?
Кинкейд поморщился. Волна гнева с новой силой накатила на него.
«Мерзкий ублюдок, — яростно бормотал он себе под нос. — Подлый, двуличный негодяй…»
Мать его, к которой он часто в детстве прибегал с жалобами на отца, всегда утешала его, гладила по голове, ласкала и целовала. Она уверяла сына, что тот ни в чем не виноват, а отец просто вымещает на нем свою злобу. Такой уж у него характер. Сейчас Кинкейд уже почти забыл лицо матери: сохранились в памяти лишь нежный аромат ее волос и мягкий голос.