Любовь, обман и бриллианты

Витальев Сергей

— Все будет хорошо, я обещаю тебе это. Ты же знаешь, что я всегда выполняю свои обещания. Скажем, что это я расколол ему череп, защищаясь, выкрутимся.

— Нет, Сашенька, — помотала Ольга головой. — Ты ни в чем не виноват. Это я тебя втянула, мне и отвечать… Так даже лучше… Я скроюсь, и меня никто никогда не найдет. Не перебивай меня, Саша. Ты прости, но пришло время расстаться. Я так решила, а ты всего не знаешь. Прости меня. Это ведь я собралась сбежать с бабушкиными драгоценностями. Придумала Светка, а я вот сбегаю. Ты не думай о ней плохо, она это не со зла. Просто она очень застенчивая и всегда завидовала тому, что я бойкая. Вот она в одной компании, где был и этот Эдуард… Вообще-то она не любительница компаний. Ты уж будь

с ней понежнее, она хорошая, и ты ей очень нравишься… Так вот, она в той компании, чтобы как-то выделиться, ляпнула, что у бабушки есть жутко дорогие драгоценности, а она собралась их выкрасть и сбежать, мол, вот она какая авантюристка. Даже тогда сказала ему, что она — младшая сестра, а я — старшая. Ну, а я не стала его в этом разубеждать. А потом, когда он всерьез хотел затащить ее в постель, она испугалась и стала самой собой и притворилась такой холодной и недоступной, а на самом деле это все ее застенчивость. Он так и не узнал, кто из нас на самом деле старше… Когда Светка рассказала мне о своем плане, мы с ней только посмеялись. А недавно мне в руки попал каталог «Сотбис». И на меня как нашло что-то, когда мы с ней прикинули настоящую стоимость табакерки. А тут еще к нам в издательство приехал партнер из Германии — Пауль. Мы готовим для них перевод одной книги о культурных ценностях России XVIII века. Ну я ему и намекнула, что есть не только книга, но и сами ценности. А он оказался тот еще тип. У него свои перекупщики по всему свету. В общем, связи большие. Он ждет меня сегодня в Вене. Так-то вот, Саша. Если можешь, не держи зла. И пусть Светка простит меня за то, что я ее подставила, стащила загранпаспорт, купила билет на ее имя и под ее именем улечу. Ты скажи ей, что я потом вышлю паспорт. Не перебивай меня, Саша. Это все, чтобы замести следы… Она не хотела, чтобы я уезжала. Я и сама не знаю, как теперь буду одна — без нее, без бабушки… С родителями-то я там увижусь, найду способ… Без тебя… знаешь, еще сегодня утром, еще вчера я сомневалась — стоит ли уезжать. Я так привыкла к тебе. Мне с тобой так хорошо, спокойно. У меня никогда еще так не было. Это правда.

Ольга замолчала, перевела дыхание.

— Если бы не он, — кивнула она на Эдуарда, — я, может, и не уехала бы. А теперь все. Отступать некуда. Или менты посадят, или его дружки пришьют. Видишь, Саша, какая я дрянь — и тебя подставила, и Свету, и себя. Прости меня, Сашенька, если сможешь.

— Да черт с ним. Не нужно тебе никуда уезжать. Ну подумай сама, Оля. Куда ты поедешь, зачем? — Я снова шагнул к ней.

— Нет, Саша, — отступила она назад. — Я уже все решила. Помоги мне еще раз. Пока они будут с тобой разбираться, я скроюсь. Ты не бойся, Сашенька, я напишу ментам и объясню, что одна во всем виновата. Все, прости и прощай, Саша.

Она ушла. Я остался.

Я слышал, как Оля заперла дверь снаружи. Я знал, что не смогу ее удержать. Все мои слова не имели значения. Потому что она так решила. И все тут. И точка. Это — Ольга. В тот момент я готов был все взять на себя, лишь бы она не пострадала. Я не представлял ее в клетке. Я не хотел, чтобы она уходила. Не хотел разлучаться даже на миг. Мне всегда трудно расставаться с людьми, к которым я привыкаю. Наверное, потому, что я очень долго схожусь с людьми и ценю эту близость. Близость с Ольгой в тот момент я ценил больше всего на свете. Но нам, видимо, не суждено быть вместе. Она поняла это раньше меня. А я… Мне ее не хватало. Столько осталось недосказанным. Да все главное!

Я плохо помню, что было дальше. Словно провал в памяти. Кажется, я кинулся к окну, чтобы увидеть ее еще раз, прокричать те слова, которые должен был сказать раньше, которые люди всегда оставляют на потом, не подозревая, что это «потом» никогда не наступит. Я видел, как она нырнула в машину и рванула ее с места. Затем я, кажется, звонил или пытался открыть дверь? Я не знал, мертв ли Эдуард, впрочем, это — да простит он меня — в тот момент не сильно волновало. Да.

Я попытался открыть дверь, беспокоясь, что врачи не смогут попасть в квартиру и возникнет глупая ситуация. Меня тогда волновала глупость ситуации!

А потом появился Слащавый. За ним — люди в камуфляже. И врачи. Откуда они взялись все сразу? Эдуарда унесли на носилках, и я еще удивился, что его не засунули в пластиковый пакет, как это показывают по телевизору. И я отвечал на какие-то вопросы, мои руки оказались в наручниках, я что-то говорил, объяснял, а мой мозг сверлила только одна мысль — где Ольга, что с ней?

Утром меня вызвал на допрос следователь, походивший своим круглым усатым лицом на довольного жизнью кота. Он благосклонно — во всяком случае, мне хотелось так думать — кивнул на стул и, показав на лежащий на столе предмет, спросил:

— Это ваше?

Узнав свой диктофон, за которым мы заезжали утром ко мне домой и с помощью которого я намеревался получить доказательства виновности Эдуарда, я утвердительно кивнул головой, удивляясь, как забыл о нем во время заварухи. Следователь посмотрел на меня, полистал протоколы предыдущих допросов и, закуривая, спросил:

— И что вы скажете по этому поводу?

Я попросил у него сигарету и тоже закурил.

— Он записал хоть что-нибудь? — кивнул я на диктофон, вспоминая, что первый раз включал его в баре, а второй — в начале своего разговора с Эдуардом.

Следователь перемотал пленку на своей старенькой «Электронике», и мы, затаив дыхание, прослушали увлекательнейшую запись.

Конечно, фонограмма была не студийная, звук иногда уплывал, но слышно было все — и бахвальство Эдуарда, собирающегося купить все МВД, и Олины признания, и наше с ней прощание.

Наконец следователь выключил магнитофон и повторил вопрос:

— Ну, так что вы на все это скажете?

Что я мог сказать? Естественно, задал самый волнующий меня на протяжении последних суток вопрос:

— Ее поймали?

После того как следователь, помолчав и сокрушенно разведя руками, ответил: «нет», я почему-то испытал некоторое облегчение. Очевидно, от него это не ускользнуло, и он, внимательно посмотрев на меня, сказал:

— Гражданин Макарчук не имеет к вам претензий, несмотря на явное покушение на убийство и нанесение тяжких телесных повреждений. Думаю, у него есть на это свои соображения. Он, кстати, сейчас в больнице под нашей пристальной опекой. В общем, это уже дело прокуратуры решать — привлекать вас к ответственности или нет. Пока я вас отпускаю, но впоследствии у меня к вам будут еще кое-какие вопросы. Как и к гражданкам Корсаковым. Одну из их, мы, возможно, объявим в розыск.

От сообщения, что меня отпускают, на душе стало еще легче, чем от сообщения об удачном побеге Ольги. Следователь задал мне еще несколько вопросов, на которые я ему ответил, честно глядя в глаза. А перед уходом, когда со всеми формальностями было покончено, я спросил:

— А что с его дружками? Я могу спать спокойно?

Не поднимая головы от бумаг, следователь коротко ответил:

— Можете. Они пока задержаны за незаконное хранение и ношение огнестрельного оружия и наркотических средств.

Я был удовлетворен.

Я покинул заведение и даже не поинтересовался дальнейшей судьбой моих сокамерников. Самоуверенно посчитав, что со всеми лишениями и неожиданностями покончено раз и навсегда, я расслабился и спокойно зашагал по улице. А зря. Разве можно расслабляться хоть на секунду, связавшись с этой очаровательной семейкой?

Едва выйдя за двери своего последнего пристанища, я нос к носу столкнулся с Ольгой Станиславовной, которая не то что не удосужилась надеть какой-нибудь дурацкий парик, но даже не переоделась и была все в той же куртке и своих любимых джинсах. От такого нахальства я слегка опешил и, схватив ее за руку, быстро потащил подальше от узилища. Она послушно и молча семенила за мной. Отойдя метров за пятьдесят, я развернул ее лицом к себе и ласково спросил: