Любовь опаснее меча

Легостаев Андрей

Отстоятель налил еще немного в кружки ритуального алголианского напитка.

— Нам еще много дел, — сказал он своему преемнику. — Надо подготовить храм. Заодно все расскажу и покажу.

Они вышли из комнаты отшельника, в которой он принимал случайных путников. Зуур взял тяжелый подсвечник сильной рукой и они прошли в небольшой круглый зал, в центре которого висела «часть малая плоти Алгола». Зуур повел преемника вдоль грубо нарисованных, аляповатых фресок с изображениями из жизни старца Варинода, подробно объясняя их содержание. Затем показал скудные подсобные помещения часовни. Потом показал потайной спуск вниз, в огромное пространство тайного храма, провел по бесчисленным коридорам с дверями в роскошно обставленные кельи, где отдыхали сейчас высокие гости. Объяснил предназначение каждой мелочи, гордясь своим хозяйством. Провел в женскую половину и разбудил всех шестнадцать шаблоний, представил их

новому отстоятелю плоти Алгола. В его власти было оставить здесь этих женщин, или запросить из ирландского Каталога новых. Предназначением шаблоний было ухаживать за огромным подземными храмом и ублажать отстоятеля, который лишь наверху был скромным монахом Красной часовни, а здесь, внизу являлся всевластным хозяином. Женщины были уже в возрасте и кожа их посерела от постоянного пребывания под землей. Лишь одна или две были относительно молоды и при определенном количестве выпитого сида могли радовать взгляд мужчины. Новый отстоятель решил, что эти шаблоньи очень недолго пробудут здесь.

Затем мужчины начали подготовку к обряду. Долго носили большие прямоугольные деревянные щиты, на которых были неизвестным образом нанесены очень реалистичные изображения Алгола, Алвисида и его братьев, а также алголианские символы и священные знаки. Они заставили этими щитами фрески с изображениями старца Варинода, и дорогой восточной золотой парчой тщательно задрапировали пространство между щитами. Часовня сразу приобрела совершенно другой вид. Из ряда окон, расположенных высоко под потолком уже пробивался утренний свет, окрашивая волшебный шар посередине в фантастические цвета. Казалось, шар уже оживал. Но это лишь казалось.

Зуур показал преемнику тайный рычаг. С силой потянул его и каменные плиты пола ушли в стены, оставив лишь неширокую, около шести футов, дорожку вокруг стены. Из подземного ритуального зала к «плоти Алгола» вела спиралевидная (спираль — символ Алвисида) лестница из позолоченных железных прутьев, сквозь которую прекрасно просматривалось все внутреннее помещение храма. Многоцветный пол священного храма находился так далеко внизу, что у преемника отстоятеля закружилась голова от высоты.

Все было готово. Наступило утро. Последнее утро отстоятеля Зуура — либо он сгорит в священном пламени Алгола, либо станет хэккером с неизвестным еще ему именем. Зуур прочертил в воздухе священную спираль Алвисида и отправился будить почтенных гостей, дабы приступить к утреннему пению хвалебных файлов Алголу.

3. ПЕЩЕРА КОЛДУНА

Да будет твердь на средине воды и да отделит воды от

Вод; те, которые выше, от тех, которые ниже; и будут те,

Которые ниже, подобны тем, которые выше. Солнце — ее отец,

Луна — мать, и ветер носил ее в утробе своей, воздымаясь

От земли до неба, и опять с неба спускаясь на землю.

Заклинание воды. Из книги: Папюс «Практическая магия»

Колдовская берлога действительно была такой, как ее описал Эмрис. Рядом с очагом, сейчас холодным и безжизненным, почти во всю стену возвышалось зеркало — в тяжелой медной, позеленевшей от времени, литой раме. Зеркало было невероятной чистоты и глубины, наводящее мысли о мастерстве дьявола — привычные металлические, тщательно отполированные пластины даже сравниться не могли с этой волшебной, отражающей глубиной. В зеркале отражались две стены, сплошь заставленные предметами колдовства и сосудами с различными зельями.

Над одной из стен, под неровным каменным сводом, протянулась длинная и узкая трещина, затянутая паутиной, через которую приятели и смогли рассмотреть секретное обиталище колдуна. Щель была совершенно незаметна из пещеры, да взгляд и не мог охватить все темные углы и бесчисленные норы помещения. И ни прежнему, ни нынешнему обитателю зловещей лаборатории не могло придти в голову, что обширный холм занимает не только это пещера — чрево Большого холма живет своей тихой и странной жизнью, не высовываясь на солнечный свет, равнодушное ко всему человеческому, но строго оберегающее собственные тайны.

Казалось, за толстой гранитной плитой, надежно закрывающей вход в пещеру, ничто не могло помешать исполнению колдовских действ, никто не мог подсмотреть за ними.

Еще войдя в старательно укрытый от любопытных глаз вход тоннеля, Сарлуза сбросила с себя маску недалекой смазливой служанки. Когда, повинуясь магическим словам, гранитный камень закрыл за ней вход, она брезгливо сорвала простенький залатанный плащ, в каких простые люди ходят в лес, распахнула на груди грубую домотканую рубаху. В пещере имелось одеяние, поистине достойное ее, но она не торопилась переоблачаться.

Прежде всего Сарлуза зажгла стоящие по углам массивного широкого стола четыре волшебные свечи — мертвые

руки, державшие толстые свечи из сала, вытопленного из тела покойника, к которому добавлялся воск, размельченные зерна тертышника и редкая лапландская трава. Четыре мертвые руки остались от старого колдуна — он умер давно, задолго до ее рождения, и пещера без присмотра начинала гнить и гибнуть. Одну мертвую руку, столь необходимую для колдовства, Сарлузе пришлось выбросить, так как она полностью утратила свои способности, и самой изготовлять новую по рецепту, услужливо подсказанному Гудсберри. Как исходный материал для такого колдовского подсвечника была необходима рука повешенного. Не утопленника, порубленного, умершего от болезней, ран или старости человека, что не составило бы проблемы, а именно повешенного. К тому же руку требовалось отрезать вскорости после казни и непременно в полночь. За полгода ожиданий Сарлуза уже была готова к тому, чтобы сама удавить кого-нибудь смазанной салом петлей, предварительно лишив человека воли, но оказалось — нельзя. Приходилось ждать редкой в землях сэра Отлака казни повешением; обычно здесь решали подобные вещи просто: либо разжигали костер, чтоб было эффектно, либо рубили голову. За год колдовской жизни Сарлузе представилось всего два подобных случая, и в первый раз у нее магического предмета не вышло, видно она что-то напутала в приготовлении. Процесс действительно был сложным: требовалось тайно отрезанную кисть повешенного плотно обернуть в саван и крепко-накрепко отжать, чтобы выгнать всю кровь. После этого руку следовало три недели выдержать в растворе селитры, соли, мелко толченого корня дьявольника, перца, и кусочков высушенного языка бешеного пса. Затем кисть повешенного должна была томиться на солнечном припеке — для того, чтобы полностью высохла и налилась магической силой. Первый раз с риском и опасностью добытая рука повешенного не высохла, а превратилась в зловонную кучу грязи, в которой ковырялись отвратные белые червячки. Зато второй раз вышло все как надо и теперь пещера имела полный комплект оборудования, необходимого для любого колдовства. Три оставшиеся от прежнего колдуна руки тоже начали отчасти терять силу, но десяток лет еще простоят, а выпадет случай, Сарлуза и их сменит постепенно.

Здесь можно было не сдерживать себя и она с наслаждением зажгла взглядом свечи, а затем и очаг, хотя рядом на полке лежало огниво. Пламя в камине вспыхнуло мгновенно, языки заплясали по сухим трескучим поленьям, черный клуб дыма взвился и устремился, увлекаемый неодолимой силой, вверх, по закопченному дымоходу, знакомому Сарлузе. Несколько раз она пользовалась им, чтобы летать на обязательные для колдуний шабаши, которые очень не любила.

Растопив камин, Сарлуза подошла к зеркалу и в его неестественно чистом отражении придирчиво осмотрела себя. Напускной румянец медленно стекал с пухлых щек, вьющиеся черные волосы становились прямыми, жесткими — такими, как ей нравилось. Разрез глаз чуть вытянулся, на носу появилась едва заметная горбинка, лицо мгновенно и неуловимо преобразилось — вместо давешней служанки из зеркала смотрела гордая знатная дама, на которой неуместен был простой крестьянский наряд. Сарлуза с отвращением сорвала с себя рубаху и стянула юбки, не отрывая глаз от собственного отражения. Она не находила в нем изъяна. Давняя мысль, что ее предназначение гораздо выше, чем участь дочери местной ведуньи, вновь находила подтверждение в волшебном зеркале. Черной княгиней Тьмы видела она себя в том отражении, Королевой в земной жизни, и не последним лицом в мире потустороннем, когда придется с этой жизнью расстаться.

Из речей Белиала она знала об устройстве потустороннего мира, и даже, пользуясь симпатией, которую вызывала у него — одного из владык Темного царства, побывала на балу во дворце Белиала на Меркурии. Там было невероятно, нестерпимо жарко, но дворец дышал возбуждающей прохладой. Трон хозяйки замка пустовал и Сарлуза поставила себе целью когда-нибудь занять его. Для этого нужно потрудится здесь и сейчас, чтобы Белиал был доволен ею. Надо пробиться через всю грязь и унижения, сквозь все трудности и превратности, которыми, словно колючим терновником, заросла дорога к возвышению.

Настойчивости и трудолюбия ей не занимать — всего за год из ученицы посредственной деревенской колдуньи, которой была ее мать, Сарлуза стала могучей чародейкой — недаром она продралась, вникая в каждый заумный абзац, сквозь множество запыленных фолиантов к знаниям, которыми обладала сейчас. А скольких мучений стоило ей выучить мертвые языки, на которых были написаны еще до Великой Потери Памяти книги! А какого труда ей стоило выучить язык на котором слуги короля Ада, Луцифера говорят только между собой — рядовым ведьмам он просто недоступен по способностям, для этого нужно возвыситься над обыденностью и собственным мелким мирком, своими сиюминутными целями и желаньицами.