Любовь опера
Шрифт:
Цепов батрачил в театре рабочим сцены. Жил здесь же в общаге в комнате на несколько коек. Был всегда молчаливым, даже скрытным. Но Бузилов ранее не больно-то его и рассматривал. Есть, и есть. Кому он интересен? Работает, крутит свои шуруповерты по ночам, носит тяжести. И бог с ним. Одно он знал точно, что Рогов и Цепов – земляки. Самарские или новгородские. Точно не помнил. Но это было и не важно.
– Володь, мне бы,.. – Данил щелкнул себя по шее, – Болею, как черт. Выручишь опять?
– Нет, – отрезал главный администратор, который с самого
– Ну, я тебе такую информацию на блюдце доставил, а ты. Да и как без меня разберешься? Я же могу тебе еще в этом деле пригодиться.
Володя задумался, потом встал, открыл шкаф, где располагалось пару плотных полок с красавцами текилами, висками и ромами.
– Мне нужно знать дату. Когда?
– Я постараюсь быть полезным, юшка из носа, – Рогов буквально вытянул шею, чтобы угадать, какого именно жеребца вытащит Бузилов из шкафа.
– Вот тебе флакончик, – барским жестом очкарик протянул подаяние.
– Благодарствую, милейший, дай бог тебе здравия долгие лета!
– Не корчь паяца! Ты же – оперный солист. Не подведи. Дата. Мне нужна дата.
– Якши, князь. Будь воля твоя.
– Ступай, шут гороховый.
Оставшись один, Володя схватил смартфон, чтобы позвонить руководству, но решил, что такие новости лучше сообщать очно.
Весь театр знал, что Бузилов недавно продал квартиру в провинции, где когда-то жила его мать.
УЧАСТЬ ПАПЫ-ША И НОВАЯ ПАНАЛЬДИНА
Весь театр знал, что Бузилов недавно продал квартиру в провинции, где когда-то жила его мать. Она была властной женщиной. Имела одного единственного сына, которого воспитывала без мужской помощи. Отца Володя никогда не видел. Матушка с грехом пополам, выучила Бузилова в школе, перебиваясь займами, отправила в училище на вокальное отделение. В областной город. Денег не хватало. Она работала уборщицей в воинской части. За копейки. Все висело на тонкой нити, подобно той, из которой пауки плетут себе батут на радость мухам.
По окончании училища Володя поступил в столичную академию музыки. Каким-то чудом.
Мальчишка был цепким. Поголодав среди неоновых витрин, шика и блеска первопрестольной, он приспособился бывать в местах, где волонтеры бесплатно кормили бродяг сносной гречкой да перловкой. И поили компотом.
Так продолжалось долго.
Но однажды Бузилов сорвал объявление на столбе, что в оперный театр требуются стюарды. И это стало его персональной лестницей на небо.
Поначалу директором театра был Шаловский – редкостная сволочь, пивший кровь всего, что ходит на ногах. Папа-Ша, как его называли за глаза, Володьку сразу невзлюбил и откровенно задвигал куда-нибудь с глаз долой. Он смеялся над угловатыми манерами Бузилова, называя его Буратинкой. «А чего у тебя башка так мотается, когда ты ходишь?», «Этого черта держите подальше от вип-ложи, чтобы он нам золотого клиента чахоткой не заразил».
Володя терпел.
Но вот ироничная судьба… Как она отбирает себе «везунов» и «баловней»?
Вова – серый троечник в школе, друживший с прыщавым посмешищем всего городка, шаловливой Полиной, готовой с любым, но доставшейся только ему. Потому что больше никто. Полная, в прыщах, с мужским голосом. Вова цинично бросил ее, когда уезжал учиться.
Не прочитавший ничего за все детство, кроме «Колобка» и с трудом осваивавший материал в академии. Стюард дождался новой ступени.
Потому что Папа-Ша попал под трамвай, как Берлиоз, ибо «Аннушка уже разлила масло». А точнее, он угодил под карающую плеть художественного руководителя театра Варгана Моисеевича Куцапля, который на чем-то отловил мутного Шаловского. И в течение нескольких минут гроза всей труппы и других служб Мельпомены – непотопляемый, вечный, могучий, стоял своим мясистым лицом к выходу, ожидая, когда же закончится на улице ливень. Жалкий, пухлый, ничтожный. Но даже этого ему не позволили. Охранник толкнул в спину экс-директора и с ухмылкой закрыл за ним калитку на засов.
Кажется, что ни один театр в мире не умеет прощаться со своими сподвижниками, ставшими не ко двору. Их без почета, как не сладкую резинку, выплевывают изо рта и наступают ногой, втаптывая в мостовую.
Вот и Шаловский ушел в небытие. Словно и не было его. А Володя был назначен старшим администратором.
Мать Бузилова, незадолго до своей тихой смерти, приезжала в Москву. Она со слезами обнимала свое единственное чадо и благодарила бога самой искренней молитвой за то, что ее мальчик так удачно устроился в жизни. Они договорились, что женщина переедет в столицу. Володя, пользуясь новыми полномочиями администратора, приготовил для нее даже комнату в общежитии. Самую теплую и светлую. Благо, оттуда как раз съезжал работник театрального бара, которого уволили за тараканов под холодильником в кафе театра.
Бузилов и работу продумал для матери – в театральной кассе. Там тоже была не пыльная возможность. Так все красиво раскладывалось.
Счастливая, женщина отправилась домой, чтобы уволиться с работы и собрать вещи. Дорогой в купе она просветила всех пассажиров, какой у нее золотой вышел сын. Доехала до нужной станции. Спускалась вниз по ступенькам вагона. И, расскажи Господу о своих планах, у нее отказало сердце. Как тряпичная кукла рухнула на перрон, а правая рука безвольно повисла над шпалами.
Вове сочувствовали все в театре, отпустили в отпуск, чтобы решить все ритуальные вопросы, выписали лишних денег из каких-то собственных источников. Но этим было уже ничего не исправить.
С тех пор Вовка пил, самозабвенно, горько, с трудом собирая себя в кучу по утрам. Снимая похмелье, он растворял в стакане шипучие таблетки, обливал щеки эксклюзивным «Бентли», и что-то постоянно жевал с ароматами фруктов. Пил в одиночку, провоцируя в себе зависимость, которую очень долго скрывал среди коллег.