Любовь оживает в саду под зимними вишнями
Шрифт:
– Не найдется, - горько поджав губы, ответила девушка, умолчав о том, что даже если бы и была – бабуле не досталась бы. Уж лучше Вере купить карандаши новые. Если бы те привозили в этот обнищавший и забытый город. И если бы вообще продавались такие «ненужные потребителю» вещи в их «продвинутой и нацеленной на экономический рост» стране. Стране, что вот уж несколько лет как воюет с призраками и заставляет своих граждан убивать друг друга. И голодать. Воровать. Насиловать. Жечь. Попрошайничать.
От мыслей о «режиме» волна ненависти окатила Нику, и она снова перевела
– Значится, бросишь подыхать, даже не бросив монетки? – Блеклые глаза недобро прищурились, и бабка с ловкостью фокусника достала из-под плаща деревянную клюку. Потом молниеносно замахнулась и ударила по решетке, точно в то место, где было лицо Ники. Девушка и успела только отшатнуться да заметить резиновый наперсток на конце палки.
– Ну, бабка, ну, даешь. Беги, пока цела, - разозлившись в миг, ответила Ника и распахнула дверцу.
За порчу такой мелочи, как решетка, хозяйка ее по голове не погладит. Да и прошло время почтения старости. Когда каждый день выживаешь, а не живешь, когда работаешь сутками за кусок хлеба, не остается вежливости и смирения. Только желание здорового возмездия И всепоглощающая злость.
Бабка поковыляла прочь, бормоча проклятия и припадая на левую ногу, а Ника вдохнула поглубже и в бессильной злобе покачала головой.
День и дальше выдался насыщенным. В одном из четырех магазинов не оказалось работников, и пришлось возвращаться с коробкой обратно на склад. Там Ника получила выговор за вмятину на капоте, штраф за опоздание на прошлой неделе и долгожданную зарплату – помятую коробку с продуктами: двумя банками сгущенки, несколькими упаковками отечественных макарон и одну с гречкой. Так же там был чай и яичный порошок, сухие дрожжи и четыре купюры по двести гривенников. Получке Ника обрадовалась и заторопилась домой.
Зажигались редкие фонари, освещая дорогу запозднившимся путникам. День был короток. Нике казалось, что только минуту назад еще светило ленивое солнце, чьи лучи уже не грели, а только делали вид, как вдруг – сумерки. Девушка зажгла ближний свет и поднажала на педаль газа. Под колесами хрустели пластиковые бутылки и прочий мусор, но эстетичный вид улиц давно не волновал девушку. Все, что не касалось ее самой и ее дочери – было абсолютно неважно.
Уже показался дом с родными окнами, что украшали кремовые занавески и комната, где так уютно горел свет. Ника заторопилась еще более, забыв, что еще секунду назад думала о причудливости жизни – война, голод, смерть, а чувство счастья вызывает включенное электричество, вода в кране и возможность вытянуть ноги после напряженного, трудового дня. Думая об этом, Ника въехала во двор, вышла из машины и тут…
– Какая приятная встреча, лапушка, - зажав ржавый стилет у горла Ники, протянул долговязый мальчишка.
Он был бедой еще когда в стране все было спокойно. Рослый, не по годам развитый, он пугал Нику отсутствующим взглядом бледных, водянистых глаз. Она жаловалась мужу на распустившуюся ребятню, а тот только посмеивался: «Родная, что за старческое брюзжание –
Когда же грянула война, стало не до подростков. И вот.
– Отпусти, - попыталась дернуться Ника, но парень, что был выше ее на целую голову, с легкостью прижал девушку к боку машины.
– Не рыпайся, крошка, - зашептал он ей на ухо и Ника в отчаянии закрыла глаза, как вдруг за их спинами прозвучало насмешливое:
– И вот это, Арсений Аврелиевич, самый перспективный район? Будущее восточного региона? Или мы зашли не вовремя?
Паренек обернулся, а потом и отступил от Ники, она же облегченно разлепила веки.
Напротив них находились двое мужчин. И не столько их вид поразил Нику, как сам факт их наличия тут – в захолустном, недавно прифронтовом, провинциальном городишке.
В двух шагах стоял один из народных депутатов – важный, в дорогом драповом пальто, с кожаной папкой в руках, а рядом с ним – офицер в парадной форме. На военном был приталенный сюртук с начищенными до блеска серебряными пуговицами, брюки с отутюженной стрелкой, высокие сапоги. Франт – подумала Ника, глянув на офицера. Потому как одевались военные так лет двести назад.
Впрочем, она больше обрадовалась появлению незнакомцев, нежели напугалась.
– Кыш отсюда, - шикнул на подростка военный и того как ветром сдуло.
Ника же стояла, привалившись спиной к боку машины и пыталась отдышаться.
Теперь, когда прошел первый испуг и когда исчез стилет у горла, стало легче. Только на мгновение. Потому что Ника осознала, что по-прежнему на улице, в ночи, в сером и зябком, опускающемся на плечи тумане. Определенно вне зоны своего комфорта.
– Спасибо, господа, ваше появление пришлось весьма кстати, - натянуто улыбнулась мужчинам Ника и отлепилась от машины с намерением достать коробку и подняться в квартиру.
Офицер остановил ее одним взмахом руки. Небрежный жест привыкшего к повиновению подчиненных, человека, заставил Нику замереть на месте от возмущения. И только она собралась сказать незнакомцу о том, куда ему стоит пойти и дирижировать именно там, как он снова ее перебил. На этот раз, обратившись к депутату.
– Арсений Аврелиевич, думаю, пора нам расстаться – сегодня мы поработали славно, а сейчас самое время на покой. Созвонимся на днях и решим тот застарелый, но так волнующий вас, вопрос. Пока же - время терпит, - офицер снял кожаную перчатку и протянул руку для прощания.
Депутат слегка поморщился, но руку подал без промедления.
– Хватит тебе уже кривляться, Марк, какой я тебе Аврелиевич? Давай, во встречи, - сказав это, повернулся спиной к ним и зашагал вперед.
И только тогда Ника рассмотрела трех телохранителей маячивших неподалеку и курящих вблизи высокого джипа.
– Ну что, лисичка, чем благодарить будешь? – Ловко оттеснив Нику от машины, офицер уселся на водительское место.
От такой наглости Ника на секунду оторопела, но потом взяла себя в руки. Все от того, что давно не общалась с мужчинами – подумала она. Забыла уже, что парни любят такие вот скабрезности.