Любовь оживает в саду под зимними вишнями
Шрифт:
Ника стояла замерев. Не шелохнулась и тогда, когда он принялся расстегивать пуговицы на рубашке, а после взялся за молнию на брюках. Она переступила через брошенную у ног кучку одежды и с вызовом посмотрела на офицера. Марк оставался одет и этот контраст между ними казался неестественным, неправильным.
– Давай же, лисичка, покажи себя. Сними с головы эту штуковину: она на ощупь как пакля, а я противник всего искусственного, - Марк отошел на шаг и устроился в кресле.
Словно под гипнозом, Ника протянула руку и сняла парик.
Когда
– Подойди, - хрипло вымолвил он.
И сама не отдавая себе отчета, Ника пошла. Мягко зарываясь босыми ступнями в пушистый ворс, расправив плечи и гордо подняв подбородок. Остановилась у кресла. Слева от офицера.
Марк тронул прядь ее волос, покатал между пальцев, а затем взял за руку и, глядя ей прямо в глаза – снизу вверх, поцеловал ладонь.
Губы его оказались сухими и горячими, и от этого касания в груди вдруг стало тесно. Ника задышала часто, чувствуя, как наливается тяжестью низ живота и за это возненавидела Марка еще больше. Хоть и некуда больше было.
Он двинулся неуловимо быстро и вот она у него на коленях, прижимается спиной к его груди. Пуговицы рельефно вдавливаются в позвоночник и холодят кожу, а его горячие руки неторопливо скользят по предплечьям, перемещаются на шею, опускаются к груди… Он задевает пальцами соски, от чего те сразу же твердеют. Его руки поглаживают живот, снова опускаются. Ниже. Еще ниже.
Ника, сидя безвольной куклой на коленях у офицера, задышала тяжело, часто. Марк склонился к ее уху и зашептал жарко, от чего мурашки побежали вниз по шее:
– Чувствуешь, как я хочу тебя? Конечно чувствуешь, лисичка, ведь так? Ты самая красивая из девушек, которых я встречал. А как непередаваемо вкусно ты пахнешь… Глупая, неужели ты думала, что я променяю тебя на то силиконовое нечто?
И он принялся целовать ее узкие плечи, шею, позвоночник.
Когда терпеть стало невмоготу, Ника обернулась и встретилась с Марком взглядом. Его светлые, зеленые глаза поглотил зрачок, от чего они казались непроницаемо черными. И Ника нырнула в их омут. С головой, с разлетающимися по округе брызгами.
Она потянулась к его губам, коснулась несмело. Лизнула. На вкус они оказались терпкими, с легкой горчинкой от табака…
Сколько времени они провели на узком кресле? Никто не считал. Было жарко, тесно, сладко. Марк так и не снял офицерского кителя и спустя время тот потерял свой парадный вид.
Спустя время, Ника, пряча глаза, отправилась в душ и заперевшись изнутри, долго не выходила.
Сперва отстраненно смотрела на себя в зеркало. Как на незнакомку, чужачку. Отражение радовало забытым давно блеском в глазах - диким, необузданным, первобытным. Так смотрят удовлетворенные мужским вниманием самки. Щеки разрумянились, губы припухли, а волосы разметались по плечам пышной волной.
Потом Ника принялась
Как получилось, что отдалась первому встречному с такой горячностью, пылом? Поступок не укладывался в привычные рамки повседневности, она себя откровенно не понимала. Было ли что-то особенное в военном, или все получилось так, потому что Ника соскучилась по мужским ласкам – не знала. В тот момент не сумела отделись зерна от плевел.
Тело просто зажило отдельной от разума жизнью – возжаждало прикосновений, влажных, горячих поцелуев… И единения тесного, и движений нетерпеливых…
Стало ясно, что на этой мысли можно смело заканчивать самокопание.
Дело сделано. Качественно сделано. До звона в ушах, до подрагивающих ног, до мышечных судорог и сладкой пульсации.
Ника вздохнула облегченно, словно примиряясь с собой, а потом открыла кран с горячей водой.
Появилась распаренная, сонная, но с четким намерением прямо сейчас вернуться к родным.
– Далеко собралась, лисичка? – саркастично заломив бровь, спросил Марк.
– Домой, - в некотором недоумении, ответила Ника.
– Если бы тот ржавый стилет хотя бы оцарапал нежную шейку, лежать бы тебе тихой у ног укуренного придурка или загибаться от столбняка в районной поликлинике. Как считаешь, мы квиты? Или быть может, ты еще хоть пару часов будешь мне благодарна?
– Ну и сволочь ты, - покачала головой Ника.
– Ну, соври еще, что не понравилось, - по-чеширски улыбнулся Марк, а на щеках Ники заалел мягкий румянец.
Она осталась еще на час, а потом еще на один. Уже к утру Нику сморил тяжелый, пустой сон, а Марк, зевнув лениво, укрыл девушку, повыше натянув одеяло на плечи, и решил, что заберет ее с собой в столицу. Захочет Ника или нет – было неважно.
Слишком золотой девочкой оказалась его находка. Слишком яркой для загибающейся провинции. Просто вылитая лисичка.
– Я никуда с тобой не поеду! – в который раз повторила Ника, зло смотря на развалившегося поперек постели Марка.
Сама она вышагивала по номеру, забыв потуже запахнуть разошедшийся на груди халат.
– Разве я спрашивал? – в удивлении изогнул брови Марк. – Я поставил тебя в известность. Выезжаем через четыре часа, хочешь ты того или нет.
– Ты не понимаешь! – в отчаянии заломив руки, крикнула Ника.
– Так объясни, толком, вместо того, чтобы орать, - спокойно ответил военный.
– Я не могу уехать. Я живу не одна, - уже спокойнее отозвалась девушка и присела в одно из кресел, подтянув под себя ноги.