Любовь плохой женщины
Шрифт:
В ответ на это замечание миссис дю Слак с неожиданным и излишним с точки зрения Джеральдин жаром предложила десяток извинений и невинных объяснений, выдала целый залп причин, по которым занятой адвокат мог покинуть на некоторое время свой офис.
— Ну да, разумеется. — Джеральдин, пыхтя и кряхтя, вынуждена была встать на сторону мужа, поскольку в столь усердных попытках приходящей прислуги оправдать его отсутствие слышался намек на нечто безымянное. — Время от времени он должен ходить на обед с клиентами. В этом нет ничего странного. Просто обычно он этого не делает. Вот и все, что я хотела сказать.
Она
Признаться ли Джону в своих черных страхах? Он не был особенно полезен в критических ситуациях из-за своей некоторой отстраненности. Надо было учитывать, что он был профессиональным слушателем, беспристрастным, пассивным; иногда, когда она делилась с ним наиболее тревожащими ее проблемами, ей казалось, что он вот-вот возьмется за ручку и начнет делать записи. Но к кому еще она могла обратиться за поддержкой и утешением?
Да, конечно, у нее были подруги, но тут они не помогут. Элли будет слишком жесткой и решительной, от Кейт вообще никакого толка. Что касается Наоми… Где была эта Наоми? Она как будто сбежала — и к лучшему!
Джеральдин на время отложила свой смертельный недуг; ее мысли занялись куда более ужасным вопросом мисс Маркхем. Ну да, хорошо, когда-то Джеральдин самой казалось, что Дэвид и Наоми могли бы… но это было десятки лет назад. И это не означало, что сегодня Джеральдин допустит, чтобы в самом сердце ее семьи…
Джеральдин никому не шепнула о том, что знала. Даже воспоминание об этом было для нее оскорбительным. Описывать же это будет попросту невыносимо.
Каждую ночь она просыпалась раз, два, три, чтобы сбегать в туалет. И в ту субботнюю ночь в сентябре, когда к ним без приглашения заявилась Наоми, Джеральдин, проходя мимо двери розовой комнаты…
Как могли они заниматься здесь этим, ее брат и Наоми? Они ведь могли разбудить детей. Джеральдин и Джон всегда были крайне осторожны и исключительно предусмотрительны. В те дни, когда они еще занимались «этим», у них все происходило в полнейшей тишине; одним ухом они всегда прислушивались, не скрипнет ли половица, не заплачет ли проснувшийся малыш, не пройдет ли кто-нибудь по коридору. А такую свободу, такую развязность Джеральдин до той субботы и вообразить не могла.
Хорошо еще, что в их семье только она одна отличалась чутким сном. Для Люси, слишком наивной даже для своего возраста, и еще менее для Доминика с его нездоровыми увлечениями было бы очень вредно услышать то, что довелось услышать их матери.
Джеральдин никогда не отличалась особой сдержанностью на язык, но этим секретом она ни с кем не могла бы поделиться.
Обед не доставил того удовольствия, какого можно было бы от него ожидать. Почти час обсуждалось лицо Наоми Маркхем.
Это должно было быть замечательным событием. Это и было замечательным событием. Наконец-то свершилось то, о чем она давно мечтала. Так откуда же это чувство пустоты и одиночества?
Сидя в светлом, ярком ресторане «Хальсион-отеля» (он лукаво назывался «Комната»), где мимо ходили актеры, модели, другие светские личности и оставляли после себя слабые, спутанные, перекрещивающиеся следы славы, Наоми пыталась сконцентрироваться на том, что ей говорили, старалась воспринять «концепцию» Питера Гарланда и в то же время думала: «Да. Ну и что?»
У Гарланда, исполнительного директора «Жюнесс Косметикс», было видение. Можно даже сказать, он прозрел. В этом эфемерном существе, сидящем напротив, он увидел воплощение «Жюнесс». Пусть компании-конкуренты используют юных цыпочек для рекламы своих волшебных рецептур; дух «Жюнесс» будет олицетворять Наоми, она понесет массам послание от «Жюнесс» о том, что юность — достояние не только очень молодых.
Ариадна сидела чопорно-прямая и нарезала краба крохотными кусочками. У нее был вид человека, который что-то напряженно подсчитывал. Вероятно, она прикидывала размер куска — то ли в буквальном смысле этого слова, то ли метафорически (сумму причитающегося агентству процента).
— Да? — произнесла Наоми с деланным интересом. Она ковыряла вилкой в деликатесных морепродуктах и шафранном ризотто, вылавливала креветки и задумчиво их жевала. Когда над ней склонился официант, чтобы подлить вина, она плотно прикрыла свой бокал ладонью и бросила на официанта теплый просящий взгляд, словно заручаясь его поддержкой. Сегодня был спрос на тех леди, которые мало пили и ели.
Опустив голову, Наоми украдкой рассматривала Гарланда через широкую гладь свежевыстиранной скатерти. Она видела мужчину сорока с чем-то лет, с серебристыми волосами, загорелого, одетого с агрессивной стильностью и аккуратностью. Она видела, как он отдернул свой накрахмаленный манжет, открыв золотой «Ролекс». Она видела, как он манерно снял со своего пиджака из темной шерсти случайную пушинку. Она видела человека, который сам себя сделал; люди, рожденные в богатстве, никогда не бывают столь безупречны, никогда не бывают так помешаны на стиле.
Но кроме всего этого она видела с поразительной ясностью, как все могло бы случиться. С легкостью, без протестов она могла бы опереться об эту руку, прислониться к этому широкому плечу.
Гарланд выбрал ее как мисс Жюнесс еще не видя саму Наоми, только ее фотографии. В вестибюле, пока Ариадна представляла их друг другу, пока он держал в ладонях ее руки, несколько бесконечно долгих секунд Наоми чувствовала на себе оценивающий взгляд его карих глаз. Потом, разведя ее руки в стороны и сложив их снова вместе, он сказал ей все: он не был разочарован. «Ну вот, снова начинается», — вяло, фаталистически отреагировала на это Наоми.