Любовь по контракту
Шрифт:
— Правильно. На твое имя выкупили контрольный пакет акций местного химического комбината, так что ты, если захочешь, теперь можешь стать директором института или самого комбината, или даже целого научно-промышленного объединения. Впрочем, я тебе этого не советую. Ты у нас девушка ранимая, несправедливости жизни тебя угнетают…
Я терпеливо попросила:
— Давай вернемся к началу нашего разговора. Чего ты хотел от меня?
— Завтра ты дашь мне доверенность на управление имуществом и на то, что я буду представлять твои интересы. Я делаю это в том числе и для твоей пользы.
Я
Я повернулась и твердо объявила:
— Без консультации с адвокатом я ни одной бумаги не подпишу. Это мое последнее слово.
Герман поднялся. С сожалением, как на убогую, посмотрел на меня и сказал:
— Видел я упертых дур, но ты бы у них была королевой. Ты подумай своей башкой, что заступиться за тебя особо некому. Славки-то теперь нет, а у меня при таком твоем отношении помогать тебе всякая охота пропадает. Впрочем, если ты поумнеешь и решишь чего, позвони мне завтра до шести вечера на мобилу.
Широко шагая, он направился в холл.
Потом неожиданно вернулся, больно сжал мое запястье и наклонился ко мне, сузив от бешенства глаза:
— И если ты думаешь, что я, как мой брат, сойду с ума от твоей небесной красоты, так и не надейся. Ты еще пожалеешь, что всегда пренебрегала мной. Думаешь, от твоего согласия в этом деле много зависит? Пожалела бы сына, сиротой ведь останется. Ничего, у него дядя есть, так что позабочусь о нем, как опекун, а вырастет — к семейному ремеслу приставлю. У меня на него бо-о-льшие планы. Вот так-то!
Входная дверь захлопнулась.
Я потерла руку в том месте, где ее держал Герман.
Лихорадочно поправила волосы, потом подскочила к окну, и в самый раз: увидела, как Герман усаживается в машину. Я не поверила своим глазам, но с ним приезжали именно те два молодчика, которых я видела около школы!
И что все это может значить?
Очень хотелось позвонить Алле, но совесть не позволила. Я посмотрела на часы: почти половина третьего!
В этот момент телефон зазвонил сам.
От неожиданности я вздрогнула, и трясущимися руками ухватилась за трубку.
— Рита, прости, ради бога, за поздний звонок! — в трубке возник знакомый баритон Сиротенко. — Я проезжал мимо, у тебя во всех окнах горит свет. Ничего не случилось?
Я подумала, что голос у него встревоженный. От волнения никак
— Прости, если помешал. Просто я видел, когда ты уезжала, и подумал, что прошло уже довольно много времени…
Я решилась:
— Леонид Яковлевич, у меня возникла необходимость поговорить с вами.
Он так неподдельно изумился, что у меня отлегло от сердца:
— Что, прямо сейчас?
До меня дошел комизм ситуации, и, пытаясь подавить нервный смех, я с трудом проговорила:
— Это не то, что вы думаете. Но поговорить нам надо, и лучше прямо сейчас.
Я сидела напротив него, сжав коленями сложенные руки.
Он поднял на меня глаза:
— Значит, Слава тогда меня все-таки не послушал и просьбу мою проигнорировал. — Я непонимающе посмотрела на него, и он пояснил: — С этим комбинатом, там очень непростая история. Есть люди, которые хотели выкупить его, очень сильные люди. Даже я не захотел с ними связываться, но и помогать им не стал. Я всегда считал наркотики грязным делом и деньги, на них заработанные — проклятыми деньгами. У молодых мораль более гибкая. В общем, логику поступков Славы нам сейчас не понять, но втянул он тебя в неприятную историю. Впрочем, я тебе должен, и я помню…
Я перебила его:
— Простите, но я позвала вас вовсе не потому, что ищу помощи. Дело в другом. Помните, я рассказывала о том, что за Леной приезжали ребята на темном тонированном джипе? — Он нахмурился недоуменно, кивнул. — Так вот, оба эти парня сопровождали Германа сегодня.
Он хищно сузил глаза:
— Ты ничего не спутала?
Я отрицательно покачала головой. По сложившейся традиции устроились мы в кухне, поэтому я подошла к окну, показала вниз:
— Видите, они оставили машину прямо под фонарем, я их смогла хорошо рассмотреть.
Он неожиданно взял меня за запястье, повернул к свету. Я покраснела: от пальцев Германа на руке остались пятна, завтра, конечно, будут синяки.
Леонид Яковлевич тихо спросил:
— Ты мне все рассказала? Он… не трогал тебя?
Я отрицательно помотала головой. Горестно вздохнула:
— Не знаю, как они вошли, дверь была закрыта на замок, как обычно. Я была в душе, вышла — Герман меня уже ждал. По сравнению с обычным его поведением даже был вежлив, мне кажется, он хотел договориться со мной. А уж потом, конечно, разозлился. Я, если честно, своим упрямством кого хочешь, доведу.
Он неожиданно рассмеялся:
— Это точно.
Потом посидел молча и спросил меня:
— Ну, чего сидишь? Иди, собирай вещи.
Я недоуменно посмотрела на него.
Леонид Яковлевич нахмурился:
— Здесь я тебя оставить не могу, сама пойми. Заберем ребенка у няньки, поживешь у меня на даче. Все равно у вас в школе каникулы. С Ленкой моей побудешь, она только обрадуется. Охрана вполне надежная. А там я разберусь со всеми проблемами, вернешься домой. — Все мои сомнения были написаны на лице, потому что он добавил: — Если опасаешься, что буду надоедать, так я дома только поздно ночью бываю. Если не захочешь, так и не встретимся.