Любовь по ошибке

Жилло Анна

– Вы что, уксусом ее обтирали?
– принюхалась, вставляя в уши фонендоскоп, девочка-фельдшер, наверно, только после училища.
– С ума сошли? От этого спазм сосудов бывает. Кожа охлаждается, а внутри температура еще больше повышается.

Это ты своей маме расскажи. А моя сама тридцать лет на скорой проработала. И продолжает работать. Я ее медицинские учебники читал, когда тебя еще в проекте не было, сопля.

– Если холодной водой обтирать, то да. А если теплой с уксусом, то нет, - ответил я спокойно, хотя больше всего тянуло отвесить ей

доброго пенделя. Чтобы не умничала не по делу.

– В легких чисто, - она одарила меня злым взглядом, измерила Лене давление и набрала в шприц тройчатку.
– Если к утру не спадет хотя бы до тридцати восьми и пяти, звоните снова, будем госпитализировать. Спадет - тогда из поликлиники врача вызывайте.

Проводив ее, я вернулся к Лене, которая уже начала куда-то уплывать.

– Спасибо, Кирилл, - прошептала она хрипло.
– Ты останешься?

– Конечно.

Ёшкин кот, Ксю!

Я вышел на кухню, написал ей, что не приеду, но все под контролем. Разыскал в холодильнике начатую банку варенья, разбодяжил водой из чайника, отнес Лене попить.

– Кресло... раскладывается, - пробормотала она, засыпая.

Спать я толком не спал, конечно. И не только потому, что этим креслом можно было пытать жертв инквизиции. Дремал, просыпался, прислушивался к ее тяжелому дыханию, к тому, как она вертится и жалобно поскуливает по-щенячьи.

Ближе к утру Лена успокоилась и дышать стала ровнее. Я встал, пощупал ее лоб - влажный и уже не такой горячий. Как ни жаль было, разбудил, снял с нее мокрую рубашку, обтер, переодел и поменял белье. И вот только после этого лег и тут же отрубился. Хотя в семь, по своей обычной привычке, уже был на ногах.

Она спала, уткнувшись носом в подушку, и тихо посапывала. Я постоял, глядя на нее, вытащил из принтера лист бумаги и написал:

«Я ушел. Не забудь вызвать врача из поликлиники. Лечись как следует и поправляйся поскорее. Позвоню. Целую».

Подумал и дописал:

«ЗЫ. У тебя просто обалденная грудь».

Положил листок рядом с подушкой и ушел, осторожно захлопнув дверь, чтобы не щелкнула. На дорогах еще было свободно, и дома я оказался около восьми. Оставалось время принять душ и позавтракать.

Анна ничего не сказала. Только поздоровалась и посмотрела странно. Ксю, уже полностью готовая на выход, сидела за столом и придирчиво ковырялась в миске с хлопьями. Когда я вошел и налил себе кофе, подмигнула, как заговорщица.

– Па, я ничего не сказала Нане. Это секрет, да?

– Да, - кивнул я, размешивая сахар и чувствуя себя так, словно всю ночь разгружал вагоны. Было и такое в моей биографии.

– С ней все в порядке? С Еленой?

– Да, - кажется, я даже языком вагоны разгружал, потому что он тоже отказывался ворочаться.

– А ты меня с ней познакомишь?

– Ксю... давай ты не будешь гнать вперед паровоза, ладно? Когда надо будет, тогда и познакомлю. Если надо будет. Я еще ничего не знаю.

– Хорошо, - как-то подозрительно легко согласилась она.
– Я подожду.

31

Елена

Глаза

удалось разлепить с большим трудом. Шевельнулась - и все вокруг закрутилось каруселью. Кто я, где я? Последнее, что всплыло в памяти, - это как вечером мы с Кириллом обменивались двусмысленными шуточками в Вайбере. А сейчас, судя по яркому свету из окна, уже утро. И что ж мне плохо-то так? Как с крепкого бодунища, только не тошнит.

– Ну и как это понимать?
– поинтересовалась мама.

Я скосила глаза, и голова снова закружилась. Но удалось разглядеть, что она стоит рядом с тумбочкой и держит в руках какую-то бумажку.

– Что именно?
– проскрипела я. Губы запеклись, язык напоминал комок глины, в горле застрял клубок колючей проволоки.

– Значит, не о чем рассказывать и не с чего быть беременной?

– Ты о чем вообще?

Она молча протянула мне листок.

Острые, резкие буквы. Словно несмешливые. Кирилл?! Больше некому. Ну да, и буквы такие же, как он сам. От приписки бросило в жар, и вряд ли из-за температуры.

Что это было-то? Откуда он взялся? Как ни напрягала я память, всплыли только два крохотных обрывка, больше похожих на горячечный бред. Сначала я ползу по стенке в прихожую, а потом Кирилл разговаривает рядом с какой-то женщиной.

Дотянувшись до телефона, я нажала семерку в быстром наборе. Он сам сказал, что это его любимое число.

– Привет, солнце, - Кирилл ответил после первого же гудка.
– Как дела? Вызвала врача?

Солнце? Кого-то он так называл при мне. А, да, дочку. Значит, мы в одном ранге? Или он всех так называет?

– Кирилл, а что вообще было?
– я покосилась на маму, которая присела на кресло. Разобранное. С лежащим сверху пледом. И подушкой.

– В смысле?
– не понял он.

– Я не помню ни фига. Вообще. Ты приезжал?

– Нормально, - Кирилл засмеялся.
– Серьезно ничего не помнишь?

– Серьезно, - я плотнее прижала телефон к уху, чтобы до мамы ничего не долетело.

– Неудивительно. Мы с тобой мило общались в Вайбере, потом ты вдруг пропала. Я не дозвонился и решил приехать. А у тебя температура сорок и две и полный неадекват. Вызвал скорую. До утра с тобой побыл, пока тебе получше не стало. Извини, кресло оставил разобранное, не хотел будить.

– А... записка?
– только сейчас я сообразила, что белье постельное на диване другое, не белое, а в цветочек. И рубашка на мне тоже другая.

– Ты имеешь в виду постскриптум? Все-таки жаль, что не помнишь. Я тебя уксусом обтирал, пока скорую ждал. Чтобы температуру сбить. И переодевал еще потом. Надеюсь, ты не думаешь, что я воспользовался твоим беспомощным состоянием?

– Кирилл.
– я закашлялась до слез.

– Лена, я не трахаю неживую природу, которая утром об этом даже не вспомнит, - я так и представила его прищуренные глаза.
– Лучше подожду, пока оживет. Если, конечно, она не будет возражать.