Любовь по требованию и без...

Ромм Дарина

– Как что?! Гарик твой помер! – возмутилась Марьяна, как будто мой покойный муж упокоился не просто так, а назло ей и ее счастью. – У тебя траур. А какая свадьба без тебя, моей лучшей подруги? Так что, ждем, пока ты вдовий наряд скинешь, и сможешь быть моей подружкой на свадьбе.

Я с жалостью поглядела на бедную влюбленную глупышку.

– Маря, у твоего Сережи две судимости в биографии. И обе за мошенничество.

– Его подставили! Он не виновен! – вспыхнула она и отвернулась,

поджав губы.

– Ну да, две ходки, и обе по навету и оговору. Ладно, твое дело, верить ему или голову включить, - махнула я рукой. – Что тебе Сереженька велел делать относительно меня?

– Да ничего не велел, - пожала подруга плечами. – Просто спрашивал, когда ты вернешься домой, чтобы нам с датой свадьбы определиться. Ну и так, про твои дела расспрашивал. Он ведь тоже тебе сочувствовал когда ты овдовела и на тебя наезжать кто-то стал.

– Сережа очень заботливый, между прочим. И всегда интересуется твоими делами, - добавила она обидчиво. – Когда я поехала к тебе, он сказал, что я очень правильно делаю. Даже хотел сам меня сюда привезти.

Я снова взяла в руки зеркало и полюбовалась на синие пятна на шее, оставшиеся от пальцев ее заботливого дружка.

– Маря, эти следы на моей шее и разбитое лицо – дело рук твоего Сережи, – сообщила я со вздохом. – Он напал на меня, когда я была у Кати в доме.

Глядя в неверящие глаза подруги добавила:

– Он и есть тот второй, неизвестный сын Гарика.

Подруга недоверчиво прищурилась. Губы в алой помаде вытянулись в тонкую линию:

– Да ладно! А на работу ко мне кто тогда приходил?

Я развела руками:

– Так ты у своего Сереженьки спроси, кого он к тебе подослал и для чего. Или у этого Самира, если он все еще здесь, в доме. Если не удрал быстренько. И да, у твоего любезного друга Сережи действительно на руках было завещание отца в его пользу.

Как он его заполучил, я не знаю. Но за день до своей смерти Гарик составил новое завещание, в мою пользу. И, не смотря на заключение патологоанатома, у меня есть сомнения, что он умер своей смертью. Догадываешься, кто мог ему помочь отправится к праотцам?

– Ты врешь. Ты все врешь, Снежиночка! – вдруг заорала Марьяна.

Вскочила на ноги. И, глядя на меня ненавидящими глазами, процедила, кривя алый, с размазанной помадой рот:

– Я тебя ненавижу… Чтоб ты сдохла, гадина.

Глава 30

Марьяна уехала...

… Выкрикнув про гадину и свою ненависть, она некоторое время стояла, глядя на меня невидящими, хрустальными от не пролитой влаги глазами. Потом снова села в кресло и начала плакать.

Плакать и говорить про то, что всегда чувствовала ко мне на самом деле. Про злость,

зависть и ненависть… И про любовь.

– Ты всегда, всегда была лучше меня. Да лучше всех! Тупая, как пробка, ничего не умеющая папочкина дочка, но всегда была самой красивой. Поэтому тебя все любили.

– Даже девчонки в классе презирали тебя за тупость, но всегда охотно звали в свои компании. И сами бежали, если тебе приходила в голову блажь позвать их на свой день рождения, или куда тебе вдруг захочется.

Она замолчала. Я уж думала все, закончила. Но куда там - Маря всегда была неудержима в своих стремлениях. А сейчас ей требовалось размазать меня. Желательно так, чтобы потом меня было не соскрести обратно.

– Когда родители перевели меня в новую школу и я пришла в твой класс, ты была такой добренькой, что взяла меня под свое крылышко. Прикольно тебе было, да?

Конечно, здоровенная толстуха с торчащими во все стороны рыжими патлами сразу стала всеобщей «любимицей». И если бы не ты, добрая Снежана, одноклассники заклевали бы меня. Ты ведь наслаждалась своей властью надо мной и над другими, которые почему-то не могли сказать тебе «нет»?

– Маря…, - тихонько позвала я, глядя в ее зареванное лицо. – Зачем ты унижаешься? Не думаю, что ты и правда тогда так считала… Ведь в тебе сейчас говорит что-то другое, не ты сама. Не та Маря, которую я всегда любила.

– Заткнись, - попросила она тусклым голосом. – Не надо говорить мне о любви. Не тебе о таких вещах рассуждать, равнодушная, хладнокровная сучка. Раве ты знаешь, что это такое? Знаешь, что чувствуешь, когда сердце разрывается от нежности, на которую тебе никогда не ответят?

– Понимаешь, каково это, мечтать стать такой, как все? Просто чтобы парень, который тебе нравится, при встречах не шарахался от тебя с презрением и страхом в глазах. Страхом, что я с ним заговорю, и потом вся школа будет над ним смеяться. Потому что с такой слонихой, как я, общаются только самые отстойные.

Надолго замолчала, опустив глаза на свои руки. Видимо слезы у Мари закончились, и больше она не вздыхала и не шмыгала носом, как всегда было у нее при истериках, коих на моей памяти случалось немало.

Она неподвижно сидела с бледным, застывшим лицом с темными провалами глаз, окруженных пятнами растекшейся туши. И от вида такой Мари на меня накатывал ужас.

Затем она тяжело выбралась из кресла и пошла к двери. У самого выхода остановилась, и не поворачиваясь ко мне, произнесла:

– Может быть, потом я пожалею, что сказала тебе это. Но если не скажу, то буду еще сильнее презирать себя. Когда-то ведь я должна сделать это... Я тебя ненавижу. Всегда ненавидела. Хотя да, и любила тоже…