Любовь под облаками
Шрифт:
Вацлав кино не смотрел.
Демонстративно отвернувшись от экрана, держа перед глазами только что приобретенные им «Упанишады», он только время от времени справлялся, поженились герои или еще нет... И вдруг, отбросив книгу, сказал:
— Прибавь звук...
Галя вскочила с места, прибавила звук...
...Под небом голубым Есть город золотой С1
Здесь и далее цитируется романс А. Хвостенко, А. Волоконского «Город золотой», более известный в редакции Б. Гребенщикова.
Она услышала, как из груди Вацлава вырвался вздох, приподнялась, заглянула ему в лицо и с удивлением увидела — впервые — слезы у него на глазах.
Это были такие драгоценные для нее слезы!
За каждую выкатившуюся из его глаз слезинку она бы не задумываясь отдала бриллианты и рубины, если б они у нее были.
Теперь Галя понимала, что подобная мысль, на которую давно приобрели права поэты, не преувеличение, не просто метафора...
Песня кончилась, Вацлав отвернулся, снова взял в руки книгу.
— Ты плакал, — выключив телевизор, произнесла Галя.
— С чего ты взяла? — прежним, насмешливым тоном спросил Вацлав.
— Я видела слезы у тебя на глазах...
— Что за люди женщины! — небрежно сказал Вацлав. — Они почему-то всегда мечтают стать для мужчин носовым платком или жилеткой...
— Нет, — возразила Галя, — им просто временами бывает необходимо убедиться в том, что у этих мужчин есть сердце в груди.
— Галя, это детское умозаключение, — зевнув, промолвил Вацлав. — Мужские слезы — приманка для женщин-птиц...
— Я — птица?
— Конечно, птица. Щебечешь себе всякие глупости. Мир стоит не на слезах, а на крови, я об этом уже как-то упоминал... Слезы — это вода, а кровь — это кровь...
— Но у тебя были слезы на глазах, — задумчиво сказала Галя.
— Та песня была про нас, — помолчав, объяснил Вацлав смущенно, — мы с тобой всегда будем жить в городе с прозрачными воротами, вот что...
Приближалось время, когда Гале надо было вернуться домой.
И с каждым новым днем она как будто все больше и больше теряла силы. Совсем утратила аппетит. Ей не хотелось выходить на улицу.
Если б время и в самом деле вдруг перелилось в какие-то огромные часы, то она бы всем телом повисла на чугунных стрелках, чтобы замедлить их бег по циферблату.
Но оно было как река с неумолимо сужающимися берегами — теперь его течение убыстрилось.
В ее теле накапливалась какая-то непонятная
Галя стояла под душем — и вдруг почувствовала, что глохнет, слепнет, пространство вокруг вдруг покачнулось вместе с ней, к горлу подступило удушье... Она едва успела выключить воду и лечь в пустую ванну.
Отдышалась, отошла.
Она поняла, что означало это предобморочное состояние, это головокружение.
Только не знала, что ей теперь делать.
Она не знала, хватит ли у нее сил вернуться домой, продолжать жить с Олегом как ни в чем не бывало и даже, как бы на ее месте сделали многие женщины, попытаться приписать будущего ребенка мужу...
Все это надо было хорошенько обдумать, но в том-то и дело, что думать Галя была не в состоянии.
Она попыталась мыслить образами.
Представила себе, как возвращается домой, обнимает Олега, рассказывает ему о деревне, о том, как проводила там время, как скучала по нему, — тут на нее накатывало такое отвращение, что начинало поташнивать.
Тогда она пускала фантазию по другому руслу.
Она признается Вацлаву, что беременна...
Тут ее воображение ударялось о глухую стену.
Галя не могла себе представить реакцию Вацлава на это известие.
Одна мысль заставляла ее буквально дрожать от муки — мысль о том, что Вацлав предложит ей избавиться от ребенка.
Если он это сделает, все будет кончено. Она никогда не сможет освободиться от презрения к нему, никогда в жизни. Между прочим, это был бы выход.
Но вместе с тем презрение сокрушило бы ее самоё. Неужели она все силы своей души вложила в ничтожество? Пусть окажется, что он невероятно зол на мир, как ей представлялось временами, пусть выяснится, что он ни к чему не пригодный человек, ни к какому серьезному делу, — только не ничтожество. Именно мысль о том, что Вацлав — настоящий мужчина, поддерживала ее, помогала вести двойную жизнь.
Галя решила пока ничего ему не говорить...
Прежде следует немного отойти от него у себя дома, посмотреть, как встретит ее Олег, а потом, наверное, объясниться с мужем, не спрашивая на то санкции Вацлава.
Еще Галя постоянно задавала себе вопрос — сумеет ли она прожить всю жизнь с таким экстравагантным человеком, как Вацлав, презирающим быт, условности, не желающим жить как все.
Этого она почему-то представить себе тоже не могла.
За представлением о браке с ним маячил обрыв, глубокая, темная пропасть...
Как-то за обедом она попыталась выяснить у Вацлава, как вообще он относится к детям... Вот если бы у нее был ребенок от Олега, принял бы он его?
— В каком смысле — принял бы?
— Ну, взял бы вместе со мной на виллу? — шутливым тоном объяснила Галя.
— А куда б я девался?
Это был не слишком обнадеживающий ответ.
— А наши собственные дети будут на этой вилле? — спросила Галя.
— Если ты не поленишься их родить, — ответил Вацлав. — Чайку плесни.
Галя сделала вид, будто размышляет над его словами.