Любовь под облаками

Ветковская Вера

— Собака, — сказала Галя, — гав-гав.

— Доге коньюра? — переспросил американец.

— Доге конура.

— Совьет раите? — снова спросил американец. Галя хотела сказать, что «совьет раите», то есть советский писатель, сидит рядом с ним и что о советском писателе не худо бы справиться у самого советского писателя, но, увидев перекосившееся от злобы лицо Р., взглянула через плечо «профессора» и сказала:

— Трифонов.

Затем американец поинтересовался народом в Бразилии, пустыней Индии, государством в

Северной Африке, фамилией конструктора батискафа, о которой Гале пришлось справиться у других пассажиров, римским философом...

— Братья Гракхи, — проходя мимо с тоником со льдом, — пошутила Женечка.

— О, тут не есть братья... тут есть одьин человек...

— Может, Светоний?

— Сенека, — подсказала Женя, ослепительно улыбаясь.

На кухне Галя пожаловалась Женечке:

— Этот американец меня забодал! Что я ему, энциклопедия, что ли?

— Он неровно к тебе дышит, черт побери, — изрекла Женя.

— Когда есть ты, кто может быть неравнодушен ко мне? — засмеялась Галя.

— Уверяю тебя, — стояла на своем Женя. — Боюсь, в Люксембурге он купит журнал с новой головоломкой... Это у него такой способ ухаживания... В Гаване сделает тебе предложение, помяни мое слово!

— С ума сошла, — усмехнулась Галя. — Тебе всюду мерещатся предложения руки и...

Она осеклась.

Шторки, скрывавшие кухонный отсек, открылись, и она увидела американца.

— Есть проблемы? — со смехом в голосе поинтересовалась Женя.

— Есть проблемы, — на чистом русском языке ответил «профессор». — Никак не могу отгадать имя девушки, которую никогда нельзя застать дома, которая летает на самолетах «Аэрофлота» и имеет прелестную дочь по имени Люба...

Американец снял очки.

— Федор? — ахнула Галя. — Боже мой! Федор!

— Сколько зьим, сколько льет, как говорит хороший русский поговорок, — произнес Федор Ступишин.

Женя прыснула.

— Говорила же я тебе... — начала она.

— Что вы, красавица, говорили этой замечательной девушке? — осведомился Федор.

— Говорила, что нас ждет какая-то головоломка, — нашлась Женя.

— Вы очень проницательны, — похвалил ее Федор.

Женя смутилась.

— Ладно, извините, мне надо к пассажирам... Галя, закрой задвижку, — уходя, шепнула она Гале.

— Федя! — Галя повисла у него на шее. — Как я рада! Ты вылез из телевизора?

— Я смекнул, что тебя можно поймать только на работе, — объяснил Федор. — Ну, здравствуй, дорогая моя!..

...За разговором Галя и не заметила, как пролетело время. И разговор был какой-то странный: вспоминали прошлое — мечты, надежды... Как будто еще ни разу в жизни ни ей, ни Федору не приходилось взглянуть на себя со стороны, вспомнить, какими они были в юности.

— У тебя появились седые волосы. — Галя осторожно коснулась рукой шевелюры Федора.

— Это я интересничаю, — хмыкнул Федор, и в этом ответе она узнала

его, прежнего. — Жизнь-то была не пыльная, надо признаться... Помнишь, как я мечтал когда-то о больших потрясениях, глобальных переменах, об испытании на прочность? И вот оказалось, самое большое испытание — проживать жизнь день за днем и все время надеясь на то, что завтра будет лучше, чем вчера.

— Большевистская закваска, — проронила Галя.

— Ну, — согласился Федор. — Кто бы мог подумать, что и во мне, принципиальном борце с существующим режимом, все это есть, не правда ли? То же упование на будущее, которое непременно наступит, если поймать с поличным взяточника или несуна на мясокомбинате.

— И что ты собираешься делать? — с интересом спросила Галя.

Федор пожал плечами:

— Работать. С телевидения я ушел, слишком от многих людей там приходится зависеть...

— От многих людей или от группы людей? — решила уточнить Галя.

— В группе тоже согласия нет, в группу объединяются по какому-то внешнему, китчевому признаку, вроде окраски знамен... Да, я теперь попробую поработать в одиночку, в газете, как в старые добрые времена. Но я порываюсь сказать тебе самое главное...

— Что же?

— То, что я страшно рад нашей встрече. А ты... ты что скажешь по этому поводу?

Галя взглянула на часики, поднялась:

— Ладно, ступай, Федор, на свое место, мы уже снижаемся. Счастливо тебе выступить на конференции... как она там называется?

— А как они все называются... «Пути выхода России из кризиса». Что-то в этом роде.

— Р. тоже летит на конференцию?

— Да, забавная ситуация. — Федор искоса взглянул на Галю, знает ли она о его отношениях с Р. Лицо Гали было непроницаемо. — Р. летит от Союза писателей, я — от Союза журналистов.

Женя уже закончила давать информацию на посадку, самолет выпустил шасси и, подпрыгнув, заскользил по земле. И тут холодный пот прошиб Галю...

Ее стало бросать взад-вперед по салону. Галя успела сообразить: произошло что-то неладное, самолет не тормозит. «Не сработал реверс», — промелькнуло в голове, и она полетела в проход...

Мелькнуло испуганное, перекошенное лицо упавшей на пол Женечки, вцепившейся руками в подножье кресла. Галю отшвырнуло в конец салона.

Пассажиры, пристегнутые, закричали.

Самолет вылетел на «ноль» и помчался к чернеющей вдали лесополосе.

Гале наконец удалось зацепиться за кресло, как и Жене...

Она не могла видеть, куда их несет, но вдруг почувствовала сильный удар, сотрясший самолет: очевидно, он крылом задел какое-то строение...

Самолет стал гасить скорость.

Потянуло дымом. «Разлом по фюзеляжу, — догадалась Галя, — внешний пожар...»

Вскочив на ноги, она крикнула, пытаясь перекрыть поднявшийся шум и гвалт:

— Соблюдайте спокойствие! Я всех высажу!