Любовь покоится в крови

Криспин Эдмунд

– Вот как? – отозвался Стэгг. – Хорошо, мы это обсудим.

Врач, нетерпеливо нюхавший табак в углу, поинтересовался:

– Теперь можно унести тело?

– Да, – сказал Стэгг. – Но вы никуда не уходите, Стэнфорд, – торопливо обратился он к директору. – Надо осмотреть еще один труп.

– Я подожду на улице, – буркнул доктор.

Он со скучающим видом вышел

из комнаты, и сразу появились санитары, чтобы вынести тело на носилках. Когда это было сделано, все облегченно перевели дух, и Фен не без удовольствия раздавил несколько мух, которые, лишившись своего гнусного пиршества, вяло ползали по полу.

– Как насчет блокнотов? – спросил он у Уэллса.

– Не пропало ни листочка, сэр. – Фен кивнул и хотел уточнить что-то еще, но Уэллс добавил: – А по поводу часов могу сказать вам вот что, сэр. Когда я в последний раз виделся с мистером Сомерсом, тот упомянул о том, что они не ходят.

Эта новость доставила Фену еще больше удовольствия.

– Любопытная проблемка, – промурлыкал он.

– Проблемка, сэр? – повторил Стэгг.

– Посудите сами, суперинтендант. Вы говорите, что кто-то намеренно сломал часы. Допустим, этот кто-то был сам Сомерс, но… он не стал бы надевать часы обратной стороной!

– Однако мы предполагаем, сэр, – возразил Стэгг, – что часы сломал преступник.

– Неужели? Тогда почему Сомерс сказал Уэллсу, что его часы не ходят, задолго до убийства? Кроме того, преступнику не было никакого смысла ломать часы. Он мог перевести стрелки. Но для этого ему не пришлось бы снимать их с руки. Это противоречивые сведения, и объяснить их можно только… – Фен замолчал, и в его глазах что-то блеснуло; но когда он заговорил снова, голос звучал как обычно: – Я думаю, наш главный свидетель – Уэллс. Мы должны выслушать все, что ему известно об этом деле.

– Тогда нам, может, лучше присесть? – предложил директор. – Эта жара…

Все охотно последовали его предложению. Стэгг жестом пригласил присоединиться к ним сержанта и констебля.

– Мы слушаем вас, Уэллс, – кивнул он.

Уэллс, немного смущенный общим вниманием, откашлялся и с шумом прочистил нос.

– Я

не совсем понимаю, сэр, что именно вы хотите от меня услышать?

– Все, – заявил Стэгг.

Уэллс робко улыбнулся, теребя свой носовой платок.

– Короче, дело было так, – начал он. – Каждый вечер я прихожу сюда и работаю в своей комнате с десяти до одиннадцати.

– Где находится ваша комната?

– Сразу за восточной дверью, сэр.

– Эта дверь, в которую мы вошли, – объяснил директор. – Кстати, когда Уэллс говорит «каждый вечер», он действительно имеет в виду каждый вечер. В школе многие посмеиваются над его педантизмом.

– Это единственный способ держать все под контролем, сэр, – заявил Уэллс с самодовольством, которое заставило профессора поморщиться. – Так вот, в одиннадцать я обычно закрываю окна, запираю дверь и иду домой. В этот вечер я пришел без четверти десять, чтобы почистить пепельницы и заменить бумагу в блокнотах. Мистер Этеридж находился еще здесь и заканчивал писать отчеты. Мы с ним немного поговорили, и примерно без пяти десять появился мистер Сомерс.

– Он выглядел как обычно?

– Я не заметил ничего особенного.

– Сомерс пришел один?

– Да, сэр. Мистер Этеридж принялся подшучивать над ним, мол, он слишком затянул свою работу над отчетами, а потом они подсчитали, сколько ему еще надо сделать, и мистер Сомерс сказал, что он успеет все закончить до одиннадцати часов.

– Один вопрос, – вмешался Фен. – Почему он просто не отнес бланки к себе и не заполнил их дома?

– Выносить их из этой комнаты строго запрещено, – объяснил директор. – Тридцать пять учителей должны менее чем за неделю заполнить множество отчетов, и если каждый начнет уносить их к себе домой, воцарится хаос.

– Ясно. Продолжайте, Уэллс.

– Тут мне мистер Сомерс и сказал: «У меня сломались часы, Уэллс, так что сообщите, когда будет одиннадцать, но раньше этого не беспокойте». А потом он сел за работу, прямо за этим вот столом.

– Стол стоял так же, как сейчас? – спросил Стэгг.

Конец ознакомительного фрагмента.