Любовь — последний мост
Шрифт:
В десять утра она подъехала на своем стареньком «рено» к отелю «Бо Риваж». Он уже поджидал ее и, не говоря ни слова, сел рядом с ней на переднее сиденье. Оба молчали, пока она, притормозив на площадке для парковки перед главным входом в отель, не повернулась к нему:
— Под конец нашего вчерашнего телефонного разговора мы назвали друг друга по имени: я вас Филиппом, вы меня — Клод, я вас — с мольбой, вы меня — со зла. Вы, теперь это для меня совершенно ясно, исполнены чувства вины и отчаяния, а я, как вы тоже себе успели уяснить, совершенно не в себе, слегка свихнулась и, как и вы, близка
— Точнее не скажешь, мадам Фалькон.
— Хорошо, тогда я сделаю вам одно предложение. Вернее, целых два!
— А именно? — Теперь и он посмотрел на нее.
— Во-первых, давайте с этого момента называть друг друга так, как назвали сегодня ночью: Филипп и Клод. Согласны?
— Согласен, — сказал он.
— Второе предложение: «Человек, рожденный женщиной, живет недолгое время и живет в тревоге, он расцветает, как цветок, а потом опадает, он бежит, как тень, не в силах остановиться»… — примерно так сказано в Книге Иова, я на память цитирую из Библии. В любой момент для каждого из нас все может быть кончено…
— Да, — он посмотрел в ее большие черные глаза. — Вы правы. И вы очень умны, Клод.
— Идиотка я, — сказала она. — Но то, что в данном случае я права, я знаю. Для этого у меня подходящая специальность. Каждый день — этот огромная часть жизни. Разве не приходится иногда ждать долгие-предолгие годы, чтобы хоть один день прожить в мире, покое, не зная страха, чувства вины и отчаяния?
— Да, — согласился он. — Бывает, что такого дня вообще не дождешься…
— Вот именно! Так не попытаться ли нам спасти сегодняшний день? Этот один-единственный день? Выиграть его для себя… — Он молча смотрел на нее. — Этот летний день с его цветами, его красотой и чистотой… Верите вы, Филипп, что у нас это может получиться? Только один день… Мы ведь так соскучились по нему, мы так о нем мечтали, оба, он нам обоим так нужен! Иначе разве встретились бы мы перед отелем?
— Один день… только для нас двоих… Безо всяких планов и обязательств, это было бы чудесно, Клод!
— Значит, договорились?
— Договорились! — сказал он.
И они поехали в верхнюю часть города, к комплексу ООН. Он не сводил с нее глаз и вдыхал запах духов, исходящий от ее черных волос, слегка развевавшихся на встречном ветру.
«День, прожитый в мире, — подумал он, — без страха перед завтрашним днем, без обязательств. Это я безусловно могу себе позволить, этим я ей зла не причиню. Целый день не думать о Киме, об Ирене, о Ратофе и о «Дельфи». Прожить день в мире и покое…»
Вот о чем он продолжал думать, возвращаясь по полю к старому «рено». В небе над головой бежали кучевые облака, взбитые по краям, как тугие подушки.
Он держался чуть позади Клод. «Какая у нее красивая походка, легкая и одновременно пружинящая, как она хороша! Да, мне позволено думать так в этот один «наш день», не испытывая при этом угрызений совести. Я — счастливый Иов. На один день».
2
— Этот район называется Ариана, — объясняла Клод, когда они опять выехали на авеню де ла Пэ. Желаете осмотреть парк и Дворец Наций? Времени у нас довольно…
— Нет, —
— Пожалуйста, не надо! — сказала она.
— Только один этот день. Ведь мы так условились. И слава Богу!
— Вы ведь в Него не верите.
— Нет, — сказал Филипп. — А вы разве верите?
— После того, что я знаю о жизни…
— А многие все-таки верят. Вопреки всему.
— Я тоже хотела бы сделать одну оговорку. Когда я чего-то очень боюсь, например, что меня вот-вот убьют, или что самолет может рухнуть, я начинаю вдруг истово молиться.
— К Нему взывает большинство из нас, — сказал он. — Только это не значит верить. А как это у многих действительно получается, Клод? Вот нам говорят: «Ты должен верить в Бога!» Это ведь все равно, что они сказали бы: «Ты должен быть красивым!» Каждому хотелось бы быть красивым.
— Но сегодня мы должны в Него верить. Только сегодня. Чтобы сегодня, в «наш день», все было хорошо…
— Когда я вижу, как ветер играет вашими волосами, я готов поверить в Него…
— А вон там находится ВОИС. — Клод тем временем свернула на другую улицу. Всемирная организация по защите интеллектуальной собственности. Из-за синих оконных стекол, в которых отражаются солнце и облака, это здание называют еще Сапфировым дворцом… Да вы не туда смотрите!
— Я смотрю на вас!
— Невозможный вы человек! Зачем я тогда стараюсь, рассказывая вам о достопримечательностях?
— А я смотрю на вас и на Сапфировый дворец! — сказал он. — Нет, правда, Клод! И вообще не забывайте, что вы сами эту кашу заварили, насчет одного-единственного дня и всего такого прочего.
Ему вдруг опять вспомнился молодой писатель на грязном вокзале в Местре, в ту ночь, когда он ждал поезда на Милан, а тот сидел на старом чемодане и говорил что-то о своей близящейся смерти. «Даже в этот один-единственный день, который Клод назначила нашим днем, даже сейчас, когда я вдыхаю запах ее духов, мысль о смерти не оставляет меня — вот как функционирует человеческое сознание».
Словно издалека доносился до него ее голос:
— А сейчас мы проезжаем мимо здания Всемирной организации метеорологии. — Они свернули в сторону озера, и в просвете между домами он увидел напоминавшие своей пестротой бабочек стайки яхт, участвовавших в регате.
— …а напротив — Международный союз электросвязи, и дальше, левее, — Европейская организация свободной торговли.
— Какие у вас красивые руки, — сказал Филипп.
— А еще левее — Верховный комиссариат по делам беженцев…
— Прекрасные руки… я до сих пор никогда…
— Не надо, Филипп.
— Наш день…
— Теперь мы проезжаем мимо штаб-квартиры Международного Красного Креста… Вы вообще слушаете меня?
— Да, Клод, — сказал он. — Нет, Клод.
— Так что же, все-таки?
— Слушаю. Настолько хорошо, как получается.
— И как же оно получается?
— Не очень-то внимательно.
— Но ведь это игра, Филипп. Воскресная игра.
— А я и играю, — сказал он. — А вот вы не все правила соблюдаете! Хотя эту игру вы сами предложили.