Любовь, смерть и роботы. Часть 1
Шрифт:
Девочка развернулась и тихо выскользнула из кельи. Минутой позже сквозь пролом в стене наружу выпрыгнула маленькая белая лисичка. Взмахнув хвостом, она исчезла в ночи.
Настал Цинмин — праздник поминовения усопших. Мы с отцом отправились подмести могилу матери и отнести ей еды и питья, чтоб скрасить ее загробную жизнь.
— Побуду здесь, — сказал я.
Отец кивнул и двинулся домой. Шепотом попросив у матери прощения, я прихватил
Янь я нашел в главном зале, стоящей на коленях над тем местом, где мой отец пять лет назад убил ее мать. Теперь она носила волосы собранными в узел на макушке, как подобало юной женщине, прошедшей цзи ли — церемонию, означавшую, что она вступила в пору совершеннолетия. Мы виделись с нею каждый Цинмин, каждый Чунъян, каждый Юлань и каждый Новый год — во все праздники, какие должно проводить в кругу семьи.
— Смотри, что я тебе принес, — сказал я, подавая ей вареную курицу.
— Спасибо.
Аккуратно отломив ножку, Янь принялась изящно обгладывать ее. Она рассказывала, что хули-цзин селятся неподалеку от людских жилищ, потому что им нравится дополнять собственную жизнь толикой человеческой — учеными беседами, прекрасными одеждами, поэзией и сказаниями, а порой и любовью к достойному и доброму мужчине.
При всем при том хули-цзин остаются охотницами и вольготнее всего чувствуют себя в лисьем облике. После того, что случилось с ее матерью, Янь избегала забираться в курятники, однако очень скучала по вкусу курочки.
— Удачна ли была твоя охота? — спросил я.
— Не особенно, — ответила Янь. — Парочка Столетних Саламандр, парочка Шестипалых Кроликов… Добывать пропитание все труднее.
Откусив еще кусочек курятины, она прожевала мясо, с наслаждением проглотила его и добавила:
— И менять облик сделалось трудно.
— Тебе тяжело оставаться в этом обличье?
— Нет.
Янь положила остатки курицы на пол и прошептала короткую молитву духу матери.
— Речь о том, что мне все труднее возвращаться в истинный облик, чтобы охотиться, — продолжала она. — Бывают ночи, когда этого не удается вовсе. А ты? Удачна ли была твоя охота?
— Тоже не особенно. Похоже, волшебных змеев и разгневанных духов уже не так много, как два-три года назад. Даже призраков самоубийц, не завершивших земные дела, и то куда меньше. А уж приличного цзянши, прыгучего вампира, мы не встречали многие месяцы. Отец тревожится о деньгах.
К тому же, за все эти годы нам больше не попадалось ни одной хули-цзин. Возможно, Янь предупредила их всех, и они ушли. Сказать по чести, я был этому рад. Мне вовсе не доставило бы радости объяснять отцу, что он кое в чем ошибается. Опасения утратить уважение крестьян, все меньше и меньше нуждавшихся в его знаниях и мастерстве, и без того сделали его крайне раздражительным.
— А ты никогда не задумывался, что и с прыгучими вампирами дело всего лишь в таком же взаимном непонимании? Как со мной и моей матерью? — спросила Янь, но тут же расхохоталась
Странными они были — наши отношения с Янь. Пожалуй, ее нельзя было назвать другом. Скорее, меня неудержимо влекло к ней общее знание о том, что мир устроен не так, как учили с детства.
Она взглянула на куски курицы, оставленные матери.
— Я думаю, волшебство этой земли иссякает.
Да, я тоже подозревал, что с этим что-то не так, но не хотел высказывать подозрения вслух, дабы не претворить их в реальность.
— А как по-твоему, в чем причина?
Вместо ответа Янь навострила уши, внимательно прислушалась, вскочила, схватила меня за руку и потащила за собой. Вскоре мы оказались позади глиняного будды в главном зале.
— Что?..
Она прижала палец к моим губам. Стоя так близко к ней, я наконец обратил внимание на ее запах. Он был таким же, как и у ее матери — цветочным, сладким, а еще теплым, точно одеяла, вывешенные на солнце… Щеки обдало жаром.
Минуту спустя я услышал идущих к храму людей и осторожно выглянул из-за будды, чтобы взглянуть на них.
День выдался жаркий, и эти люди явились в храм, ища укрытия от полуденного солнца. Двое носильщиков опустили на пол бамбуковый паланкин. Вышедший из него пассажир оказался иноземцем с вьющимися желтыми волосами и бледным лицом. Остальные волокли с собой треноги, уровни, бронзовые трубы и носилки, набитые странным снаряжением.
К иноземцу подошел человек, одетый, как мандарин. Он кланялся, улыбался, часто кивал головой, больше всего напоминая битого пса, клянчащего подачку.
— Достопочтенный мистер Томпсон! Прошу, отдохните и выпейте холодного чаю. Людям трудно работать в тот день, когда полагается навещать могилы предков. Им нужно совсем чуть-чуть помолиться, дабы не прогневать богов и духов. Но даю слово: после этого мы возобновим труды со всем усердием и завершим землемерные съемки вовремя.
— Вот в этом-то с вами, китайцами, и беда — в ваших бесконечных суевериях, — сказал иноземец. Говор его был непривычен, однако я все прекрасно понимал. — Помни: главная забота Британии — железная дорога Гонконг — Тяньцзинь. Если к закату я не дойду до деревни Ботоу, у всех вычту из жалованья.
До нас доходили слухи, что династия Цин проиграла войну и была вынуждена пойти на множество уступок, в том числе — за свой счет помогать иноземцам в постройке дороги из железа. Но все это показалось мне такими небылицами, что я не обратил на слухи особого внимания.
Мандарин истово закивал:
— Достопочтенный мистер Томпсон полностью прав. Но не позволите ли мне потревожить ваш снисходительный слух советом?
Усталый англичанин нетерпеливо махнул рукой.
— Некоторые местные крестьяне обеспокоены предполагаемым расположением железной дороги. Видите ли, они полагают, что уже проложенные рельсы легли поверх вен, по коим сквозь землю струится ци, и преграждают ей путь. Это очень скверно с точки зрения фэн-шуй.