Любовь со вкусом миндаля
Шрифт:
— Прости, я…
Трейси подняла руку, прерывая ее. Ни в объяснениях, ни в извинениях она не нуждалась. Да и думать сейчас нужно о другом.
— Ты должна рассказать мужу.
— Зачем? — встрепенулась Шэрен. — Я не нужна ему, и ребенок ему тоже не нужен.
— Ты этого не знаешь, — спокойно отозвалась Трейси. — Послушай, если ты сейчас не поставишь его в известность, а в будущем Ник каким-то образом узнает о ребенке, то он, как порядочная скотина, может, проигнорировать этот факт, а может, подать на тебя в суд. Шэрен, он запросто сможет обвинить тебя в лишении права отцовства! И будет прав, — твердо заключила она. — Ник может потребовать равноправную опеку, а с его деньгами и связями обязательно
Трейси замолчала, заметив, как побледнела Шэрен и, взяв ее за руку, мягко продолжила:
— Ты должна быть подготовлена, сейчас закон на твоей стороне. К тому же, — она веско подняла палец вверх, — вопрос с алиментами нужно реши…
— Мне ничего от него не нужно, — оборвала Шэрен. — Ничего.
Глаза Трейси сверкнули неодобрением, а губы округлились, готовясь возразить и, как всегда, привести уйму весомых доводов. Но Шэрен твердо посмотрела на нее, взглядом отметая каждый из них. Возможно, ей было непонятно, почему Шэрен одна должна содержать их с Ником ребенка, но она-то точно знала ответ на этот вопрос.
Он не дал ей ни единого шанса оправдаться, не захотел даже выслушать, просто бросил, выкинул из своей жизни и, с несвойственным ему легкомыслием, забыл о том, что женат. И Шэрен собиралась ответить ему тем же! Забыть и ни в коем случае не показывать, как он нужен ей. Поэтому боялась встречаться практически наедине. Поэтому не хотела говорить о ребенке.
Каждый день после ухода Ника она звонила ему, пыталась связаться, надеялась поговорить, а потом случайно наткнулась на броский заголовок в журнале, заставивший сердце замереть и сжаться от болезненного спазма. В статье со всеми присущими таким изданиям подробностями рассказывали о стремительно закрутившемся романе между Николасом Хейвортом, президентом крупного финансового холдинга и некой Кристиной Ларсен, актрисой с Бродвея. Десять дней. Всего десять. Ровно столько прошло с их разрыва, ровно столько понадобилось Нику, чтобы забыть ее — Шэрен.
После этого началась пытка, жестокая и безжалостная. Шэрен с маниакальной настойчивостью закоренелого мазохиста читала нью-йоркскую светскую хронику. Благотворительные вечера, аукционы, торжественные приемы, выставки — везде был он. Неизменно в центре внимания. С каким упорством она проворачивала ножик в кровоточащей ране, имя которой — их брак!
Шэрен всматривалась в высокую статную фигуру и изученное до каждой черточки красивое лицо мужа. На четко очерченных губах с крохотной родинкой в уголке играла циничная улыбка, светловолосая голова высокомерно откинута, а рука властно обнимала за талию очередную светскую красавицу. В те дни Шэрен часто задавалась вопросом: любил ли Ник ее по-настоящему? На фотографиях он выглядел довольным и счастливым, поэтому вывод напрашивался сам собой: нет, не любил. Хотел, да! Был увлечен — тоже да. Но не более того. Если бы любил, то не забыл бы так быстро.
Ей даже удалось внушить себе, что их расставание к лучшему. Вскорости они переехали бы в Нью-Йорк, Ник окунулся бы в свою привычную жизнь, кинулся навстречу новому любовному завоеванию и вряд ли такое обстоятельство, как женитьба, что-либо изменило. А Шэрен к такому не готова и терпеть измены не стала бы, поэтому их развод скорее всего случился бы в любом случае.
Возможно, Ник, не откладывая в долгий ящик, снова женится. У него будут дети от женщины, которая ему по-настоящему дорога. А тут она, Шэрен, со своей деликатной новостью? Ник, наверняка, подумает, что она собирается привязать его таким образом, что рассчитывает на примирение или планирует влиять на него с помощью ребенка. Но ей все это не нужно. Шэрен просто хотела жить дальше, а что за жизнь ее ждет, если рядом будет любимый мужчина, но чужой, принадлежащий не ей?
Отказываясь от всего, что предлагал
Сейчас Шэрен и сама понимала — это мелочно и по-детски, но тогда злость и желание доказать, что деньги для нее никогда не имели значения были сильнее здравого смысла. Да и вернуть все она бы не смогла: отдать кольца у нее не хватило бы душевных сил. Нет, она не носила их больше, но выбросить, как со своим сделал Ник, или кинуть ему в лицо, у нее не хватило бы духу. Сейчас все три кольца, как символ погибших отношений, лежали в антикварной шкатулке для мелочей, подаренной ей еще покойной прабабушкой на десятилетие. Тогда маленькую Шэрен удивил такой подарок: вещица хоть и была красивой, но для ребенка интереса не представляла, и морские камушки мама туда складывать отчего-то не разрешала, а вот сейчас и ей нашлось применение.
Шэрен задумалась, возвращаясь на несколько недель в прошлое и вспоминая, как на следующее утро после их свадьбы Ник ненадолго уехал, а по возвращении вручил ей банковские документы. Несколько открытых на ее имя счетов с весьма внушительными суммами, а на вопрос: «зачем?» небрежно заявил, что его квартира практически не обжита и до одури холостяцкая. Там давно не хватало женской руки. Но теперь у него есть жена, и ей Ник намеревался дать полную финансовую и творческую свободу, чтобы его берлога превратилась в настоящий дом.
В тот день Шэрен чувствовала себя оглушительно счастливой, горела желанием свить для них с Ником настоящее гнездышко, семейный очаг, возле которого он всегда сможет погреться и обрести спокойствие. Но сейчас она с мучительной ясностью понимала, что у них не будет ни общего дома, ни общего будущего.
«Только ты у нас будешь общим», — снова положив руку на живот, подумала Шэрен и, на мгновение зажмурившись, вернулась к действительности.
Бабуля Джанетт с высоты своего опыта объясняла Трейси, каких видов бывают мужчины. По ее авторитетному мнению, только двух: козлы и бараны. Первые — гавнюки, вторые — глупцы. Трейси прыснула от смеха, когда дедушка Коул, оторвавшись от шахматной доски, из-под очков строго посмотрел на жену.
— Тебя, конечно же, это не касается! — успокоила Джанетт. — Ты исключение, поэтому я и вышла за тебя.
— То-то же, — возвращаясь к своему занятию, с улыбкой ответил он.
Бабушка выразительно закатила глаза, когда муж отвернулся, а Трейси закрыла рот ладошкой, чтобы снова не засмеяться. А вот Шэрен было не до веселья.
— Объясни, что мне сейчас необходимо сделать, — вступила в разговор она, удивляясь, что благоразумия в ней все-таки больше, чем обиды.
Трейси тут же преобразилась из смешливой молодой женщины в серьезного адвоката, профессионала своего дела.
— Значит так, мы должны сделать следующее…
Голос разума или сердца?
Шэрен прохладной водой вымыла руки и, отряхнув их, коснулась горячего лба. Встреча с противоборствующей стороной (она старалась думать о Нике нейтрально, как о магазине, в который ей необходимо сдать неисправный тостер) была назначена на девять утра, и она уже опаздывала на добрых пятнадцать минут, хоть и приехала пораньше. Но, чем ближе стрелки часов подходили к заветной цифре, тем хуже становилось Шэрен, а за десять минут до прихода мужа, она выскочила из переговорной, как ошпаренная, и закрылась в туалете.