Любовь среди руин
Шрифт:
Он улыбнулся ей и собрался уйти как раз в тот момент, когда в дверях появился слуга с кофе.
— Лучше позвольте моему слуге Жаку заплатить вашему кучеру, — предложила Мимоза. — Он предупредит и вашего камердинера, что вы остаетесь здесь. А вы тем временем выпьете кофе, пока он еще горячий.
— Полагаю, это превосходная мысль.
Герцог достал из кармана несколько монет, протянул их Жаку и по-французски велел ему вместе с его камердинером принести багаж.
Мимоза разлила кофе, и герцог,
Он смотрел на сад, любуясь красотой цветов.
— Это самая очаровательная вилла из всех, что я когда-либо видел! А ваш сад — само совершенство!
Мимоза ничего не ответила.
Ей было неловко принимать комплименты по поводу не принадлежавшей ей виллы и сада, в благоустройстве которого она не принимала никакого участия.
Она начала спрашивать себя, правильно ли поступила, принимая герцога в качестве гостя.
Но с появлением этого человека Мимоза ощутила такое чувство безопасности, какого не испытывала здесь еще ни разу.
То, что он — англичанин, возможно, поможет ей, хоть Мимоза и не представляла себе, каким образом найти способ вернуться в Англию.
— Насколько я понял, граф Андре содействовал французской администрации в установлении их традиционно эффективного правления, — попробовал начать беседу герцог.
К его удивлению. Мимоза покраснела и торопливо переменила тему:
— Мы говорили о записках моего… дяди, которые, как мне кажется, очень вам пригодятся, когда вы посетите Фубурбо Майус.
— Я в этом уверен. Но мне горько было услышать от вас о его смерти. Он умер здесь, или это случилось по его возвращении в Англию?
— Это… случилось здесь, — ответила Мимоза.
Ей явно было мучительно говорить на эту тему.
Герцог тактично начал рассказывать о других местах, которые он посещал, и о тех развалинах римских городов, которые показались ему наиболее интересными.
Эта тема заставила глаза Мимозы снова заблестеть.
Не могло быть сомнения — девушка испытывала настоящий интерес к его рассказу.
Это удивило герцога, потому что он никогда еще не встречал женщины, которая хоть в малейшей степени проявила бы интерес к раскопкам. Все они интересовались только им.
Те, с кем ему случалось беседовать на эту тему, вежливо слушали, но потом как можно быстрее переводили разговор на себя или на что-то более личное.
Мимоза, однако, засыпала его вопросами о том, что он нашел в Алжире и Ливии.
Вопросы были не только разумными, но, подумал герцог, выдавали такие ее познания в этой области, которые озадачили его.
Они говорили о римлянах, их история, их огромной империи, пока не пришло время обеда.
— Я и понятия не имела, что уже так поздно! — воскликнула Мимоза. — Пожалуйста, простите меня, если я вам надоела, но ваши
И, прежде чем герцог смог ответить, добавила:
— Наверное, вы не отказались бы от бокала шампанского. Мне следовало предложить это раньше.
— Как правило, я пью очень мало, — признался герцог, — но сегодня, я чувствую, мне надо отметить ваше гостеприимство и доброту ко мне, и бокал шампанского был бы очень кстати.
Мимоза отдала распоряжение.
Пока она разговаривала со слугой, герцог поднялся, подошел к открытому окну и выглянул в сад.
— Именно таким я и представлял Тунис, — сказал он, — однако был разочарован, пока ехал сюда от порта по улицам вдоль обветшалых зданий, нуждающихся хотя бы в покраске.
— Некоторые выглядят просто ужасно, — согласилась Мимоза, — но в центре города все заметно улучшилось с тех пор, как появились французы.
— Яне думаю, что местным жителям нравится, когда их заставляют вести себя как следует, — заметил герцог, — но я уверен: со временем они поймут, что все делается для их же собственной пользы.
Мимоза засмеялась:
— Ваши слова похожи на то, что обычно говорила моя няня.
— Теперь и я вспоминаю, как моя няня говорила мне то же самое! — откликнулся герцог. — Так, значит, вы воспитывались в Англии?
Он удивился, когда Мимоза снова смутилась и не сразу ответила на его вопрос:
— Ив Англии, ив… Америке.
Он обнаружил, что ему трудно понять эту девушку.
Учитывая, что его собеседница покинула Париж вместе с графом Андре, чья репутация ни для кого не являлась тайной, она казалась удивительно наивным созданием и выглядела много моложе, чем он ожидал.
— Конечно же, вы живете здесь не одна? — спросил он.
— Нет… нет, — ответила Мимоза. — Мадам Бланк, она француженка, живет со мной, но сегодня у нее ужасная мигрень, и она не встает с постели.
— Меня бы удивило, если бы у столь юной и красивой дамы не оказалось компаньонки, — заметил герцог. — Я понимаю, вы уехали сюда после гибели ваших родителей в том ужасном железнодорожном крушении. Полагаю, вы стремились бежать от всего, напоминавшего вам о них.
— Д-да… Именно поэтому я… уехала, — согласилась Мимоза.
Она чувствовала, как спотыкается на каждом слове: лгать она не умела.
Нехорошо было уже то, что она притворялась Минервой перед Сюзеттой и слугами.
Но почему-то это получалось у нее намного легче, может быть, из-за того, что говорить приходилось на иностранном языке.
Но ложь на родном языке, по-английски, воспринималась как еще большая ложь, и выговорить ее было трудно.
Если и было на свете что-то, к чему ее родители всегда относились с отвращением, так это ко лжи любого сорта.