Любовь Стратегического Назначения
Шрифт:
Она ненавидит их.
На деньги из заднего кармана джинсов Юка покупает ртуть.
Она надевает респиратор и плоскогубцами взламывает тонкие тела термометров. Она большой цыганской иглой осторожно отодвигает мелкое хрупкое стекло и через маленькую воронку для фляжек отправляет тускло блестящие юркие шарики во флакон из толстого, непрозрачного стекла объёмом со спичечный коробок. За полтора месяца флакон наполняется почти до горлышка.
В шкафах, в письменном столе, в диване — ещё несколько десятков
Она ненавидит их.
Эту Галину с сиськами, как астраханские арбузы.
Её мужа — жирного борова с необъятным брюхом, которому неудобно сидеть на обычных стульях и для которого специально заказывали кресло в Германии. Галина сообщает это «Мариночке» не без гордости. «Мариночка» уважительно кивает головой улыбаясь. Юка думает о том, что лучше бы этот, сука, кабан похудел.
Она ненавидит их.
Даже близнецов семьи Руденко. Двух избалованных выше всех пределов и норм детей. Двух мстительных, вредных и жадных клонов своего папаши.
Она носит флакон из толстого стекла с собой в сумке.
Она сыпет ртуть за диваны и под огромные кровати в спальнях.
Она сыпет её в аквариумы к дорогим красивым рыбам.
Она сеет семена своей ненависти и испытывает при этом нечто невероятное внутри: ей кажется, что в ней самой закипает холодная ртуть ярости. Через время она начинает понимать, что ей становится физически плохо от общения с Лярвой и её семьёй.
Юка еле сдерживается, чтобы не заорать ей в лицо.
Лара Евгеньевна говорит мужу, что у «Мариночки» какая-то отрешённая улыбка.
На самом деле Юка прилагает неимоверные усилия, для того чтобы заставить мышцы лица приподнять уголки губ. Её улыбка не отрешённая. И даже не имитация.
Её улыбка мертва.
Однажды Юка понимает, что не может заставить себя улыбнуться.
Это была суббота.
Она смотрела на завтракающих яблочной запеканкой Реймеров и думала о том, что человек должен есть так, чтобы его не видели соплеменники. Что едящий человек похож на человека, исторгающего кал. Что исторгающий кал хотя бы прячется в специально оборудованное убежище. А едящий вот он.
Они.
Сидят и жрут. Впихивают в отверстия сырьё для кала.
Юка ощутила, как пищевод её несколько раз сжался. Она быстро вышла в туалет, и её вывернуло наизнанку. Она выблевала весь завтрак и с минуту, тяжело дыша, рассматривала свои глаза. Внутренняя, холодно мерцающая ртуть отражалась в её зрачках. Она изо всех сил сжала веки и несколько раз глубоко вдохнула, с шумом выпуская воздух из ноздрей. Потом сполоснула рот, умылась и вернулась в столовую. Лярва и Лярва-младшая собирались в какой-то магазин за платьем для новогоднего школьного вечера. Они что-то говорили Просто Игорю, стоящему в спортивных трусах и майке, — он собирался провести свои
Лярва и Юке что-то говорила. Юка кивала и отвечала «хорошо», «угу», «да-да». На большее она сейчас не была способна: из груди, царапая внутренности крючьями, карабкался вопль.
Злобный и яростный.
Юка почувствовала, как слезятся глаза от бешенства.
Ей показалось, что она сходит с ума.
Когда Лярвы вышли на улицу и побрели к машине, Юка быстро прошла в ванну и впилась зубами в полотенце. Она зарычала в этот кляп, напитывая его своей слюной.
Никто не слышал её.
Злобное рычание запуталось в волокнах махровой ткани.
Она вернулась в столовую. Из маленького импровизированного спортзала доносились звуки, означающие, что Просто Игорь скачет, разминаясь и глядя на своё скачущее и разминающееся отражение. Юка включила горячую воду в кухне и заставила себя вымыть посуду. Ей хотелось уйти немедленно. И она решила уйти. Только закончить последнее прощальное блюдо. Блюдо уже шипевшее в духовке и пахнущее на всю кухню.
Овощное рагу по-ирландски.
С баклажанами.
Она достала флакон из толстого стекла.
Вынула кастрюлю из духовки.
Сняла крышку и вдохнула густой запах горячих овощей.
Она взяла в левую руку открытый флакон и потрясла его над кастрюлей.
— М-м-м! Как пахнет! — сказал в ту же секунду голос прямо за её спиной, и она вздрогнула всем телом. Она чувствовала лопатками и поясницей, как он приближается. Она видела в холодильнике, как он смотрит на её ягодицы.
— А что это? — он подошёл и заглянул через её плечо в кастрюлю. — «Травы Прованса»? Или «Куркума»?
Она могла бы быстро закрыть крышку и что-то сказать.
Она могла бы перемешать содержимое кастрюли большой деревянной ложкой, уже приготовленной для этой цели.
Она могла бы улыбнуться и отвлечь его.
Но не смогла.
У неё больше не получалось улыбаться.
Она замерла с запотевшей крышкой в одной руке и флаконом в другой.
Она стояла и смотрела на его и своё отражения в большой шведской машине по производству холода и льда. Она чувствовала, как её внутренняя ртуть поднимается по её внутреннему термометру вверх.
Он заглянул Юке через плечо и увидел, что это не травы Прованса и не куркума.
Он увидел несколько матовых шариков, лежавших прямо на виду. Всё ещё улыбаясь, он наклонился чуть ниже.
— Что это? — спросил он недоумённо.
Юка молчала, глядя на его лицо, отражающееся в блестящей, как зеркало, прохладной даже снаружи, дверце холодильника.
— Марина! — сказал он. Юка увидела, что его улыбка тает. — Что это?
Юка молчала. Он вдруг схватил её за плечо и, встряхнув, требовательно произнёс: