Любовь, только любовь

Бенцони Жюльетта

Ярость, которую она ощущала несколькими часами раньше, ослабла, но Катрин была все еще во власти мятежных дум. Она верила, что герцог о ней хорошего мнения и хочет ей добра, и тем не менее он совершил страшный, непостижимый поступок, отдав ее в жены Гарэну де Брази, которого она не только не любила, но и едва знала. И то, каким образом он это устроил, возмущало ее. Может, Филипп думал, что она его крепостная, которой он может распоряжаться как ему вздумается? Она даже не его подданная, и высказала это Матье.

– Монсеньор Филипп не мой сеньор. Я не обязана ему подчиняться и не буду!

– Это означало бы разорение для всех нас и тюрьму… А то и хуже… Ты забыла,

что я подданный герцога. Ты – моя племянница и живешь под моей крышей. Поэтому и ты тоже, хочется тебе этого или нет, его вассал…

Это была правда. Рассерженная Катрин хорошо понимала это, но она не могла разрешить отдать себя, связанную по рукам и ногам, в руки казначея. Ее, Катрин, девушку, которая до сих пор успешно избегала мужских когтей и поклявшуюся, что так будет и дальше. Конечно, существовал Арно и ее встреча с ним, полная сладости и горечи. Но, видя, что счастье с ним отнято у нее навсегда, Катрин дала себе обет по возвращении из Фландрии не принадлежать никому, кроме пылкого и нежного мужчины, который так быстро овладел ее сердцем и чуть было не сделал то же самое с телом.

Другие мужчины прошли перед ее мысленным взором:

Гарэн с черной повязкой на глазу, молодой капитан де Руссе, так отчаянно добивавшийся ее любви, что готов был на любой риск. В какой-то момент Катрин подумала, а не бежать ли ей с молодым офицером. Она была уверена, что Жак ухватился бы за этот шанс, даже рискуя навлечь на себя гнев герцога. Это был бы верный путь спастись от де Брази. Но, оказавшись во власти де Руссе, она будет обязана даровать ему желанную награду, о которой он так страстно и безнадежно мечтал. У Катрин не было желания принадлежать ни де Брази, ни Руссе. В любом случае это означало отдать себя другому мужчине, а не Арно.

В этот момент перед ней возникло другое лицо – Барнаби! Умнейший человек в мире, умеющий всегда найти выход из трудных ситуаций! Разве не он вытащил ее из поверженного Парижа, спас Лоиз от Кабоша и благополучно провел их через всю страну, опустошенную войнами и кишащую ужасными шайками наемников и бандитов, в Дижон? Он был человеком, способным творить чудеса. Результатом долгих часов раздумий было решение – пойти к Барнаби. Не имело смысла ждать, когда он сам соберется навестить своих респектабельных буржуазных друзей. Нельзя было терять времени.

Они видели Барнаби в своем доме на улице Гриффон довольно редко именно потому, что здесь было слишком спокойно. Несмотря на свои преклонные годы, постаревший торговец фальшивыми реликвиями все еще хотел жить среди опасностей и риска. Ракушечник не собирался оставлять свой странный, тревожный, но такой яркий и полный красок мир. Он появлялся время от времени, неуклюжий, насмешливый, беспечный, носящий свои грязные лохмотья с королевским высокомерием. Прежде всего он протягивал свои длинные ноги к пылающему огню, затем, позже, под обильно накрытый стол. Матье, который любил его, сам не зная за что, никогда не забывал пригласить его к трапезе.

Барнаби обычно проводил несколько часов, дружески беседуя с Матье о том о сем. Он всегда знал, что и где в герцогстве произошло, и часто мог дать весьма полезные торговцу сведения, например, новости о прибытии корабля из Генуи или Венеции в Дамме или о появлении каравана русских торговцев мехами в Шало не. Он знал все дворцовые сплетни, имена любовниц герцога Филиппа и сколько раз на этой неделе вдовствующая герцогиня выходила из себя. Затем, ущипнув Катрин за щеку и важно раскланявшись с Жакетт и Лоиз, он уходил, чтобы вернуться к своему ночному образу жизни. Оба, Матье и Катрин, хорошо знали, что Барнаби

был правой рукой зловещего Жако де ЛА-МЕРА – Короля Ракушек, но никто из них никогда не говорил об этом на людях, и когда однажды с острого языка Лоиз слетело несколько упоминаний о неподходящей профессии их друга, они тут же посоветовали ей попридержать язык за зубами.

К вечеру Жакетт, обеспокоенная молчанием Катрин и ее долгим уединением в комнате, принесла ей чашку супа, несколько ломтиков холодной говядины и кружку молока. Девушка ничего не ела с утра. Она поблагодарила мать и, чтобы сделать ей приятное, съела чуть-чуть супа, маленький кусочек мяса и выпила глоток молока, хотя у нее совсем не было аппетита. Ей стало лучше. Почти сразу же она почувствовала прилив бодрости; сознание прояснилось, и тело расслабилось.

– Ты не должна воспринимать это так тяжело, дорогая, – сказала Жакетт, улыбаясь ей. – Этот брак на самом деле не так уж плох, если подумать. Многие девушки позавидовали бы тебе, да и некоторые знатные дамы тоже. И может статься, что мессир Гарэн окажется значительно лучше при более близком знакомстве. Он выглядел неплохо. Очень может быть, что со временем ты полюбишь его и, что бы ни случилось, он будет баловать и ублажать тебя.

Глаза доброй женщины остановились на узле с блестящими тканями, которые Матье велел принести в комнату племянницы как заманчивое напоминание о прекрасном будущем, которое ожидает ее. Катрин пренебрежительно забросила его на сундук в самый дальний темный угол комнаты. Тон Жакетт, который был одновременно и робким и просящим, расстроил девушку, она вскочила и обняла мать.

– Не беспокойся обо мне, мама… Все будет хорошо, И, как ты говоришь, все, может быть, образуется само собой.

Не правильно истолковав смысл слов Катрин, успокоившаяся Жакетт вернулась на кухню и сказала брату, что ребенок стал более сговорчивым и больше не говорит» нет» так настойчиво и категорично.

Однако Катрин и не думала сдаваться. Она просто хотела рассеять материнские страхи и получить для себя свободу. После легкого ужина, ожидая темноты, она легла на кровать. Она слышала, как дядя Матье вышел, как делал это каждый вечер, чтобы передать ключи от ворот Святого Николая – охранять и содержать их в исправности было его обязанностью – коменданту или мэру города.

Вскоре она услышала, как он вернулся, задвинул засов на дверях, а затем, после удара колокола на колокольне Сен-Жан, раздался вечерний колокольный звон, возвестивший о том, что настала пора тушить огни. С этого момента улицы города переходили во власть проституток, воров, разбойников и всякого рода мошенников.

Катрин все еще лежала на кровати не двигаясь. Она слышала скрип ступеней лестницы, когда ее дядя поднимался спать, потом голос Лоиз, ругавшей служанку, и старика Пьера, ворчащего про себя, когда он карабкался наверх в мансарду. Мало-помалу дом погрузился в тишину. Сары все еще не было. Катрин знала, что она не вернется до рассвета, а скорее всего придет лишь на следующий день.

Когда единственным шумом в доме стало равномерное похрапывание дяди Матье, Катрин выскользнула из кровати, натянула коричневое платье, которое она выбрала специально для этой цели, заплела крепко волосы и закрыла их плотно прилегающим капюшоном, и, набросив на себя свободный плащ, полностью скрывавший ее фигуру, прокралась вниз по лестнице. Она по опыту знала, как ступать, чтобы не скрипели половицы, и как отодвинуть засов и повернуть ключи бесшумно. Отчасти в этом была заслуга и Сары, время от времени смазывающей их маслом. Через несколько минут Катрин была уже на улице.