Любовь - только слово

Зиммель Йоханнес Марио

Полдвенадцатого.

— О чем ты думаешь? — шепчет Верена.

— О том.

— Я тоже. Они уже уходят. Самое позднее — через полчаса уйдут все. — Она еще сильнее прижимается ко мне. Мы почти не двигаемся с места. Ее глаза такие большие, как никогда. Она красива, как никогда. Она накрашена и напудрена, как никогда.

«…Любовь — только слово».

Мы больше вообще не двигаемся с места. Мы, как в колыбели, качаемся в ритме этой печальной песни.

«…Любовь — лишь слово, которое твердят все вокруг».

— Тебе нравится песня?

— Нет.

—

Мне жаль. Она моя философия: «Любовь — только слово».

— Пока.

— Как это?

— Она недолго будет твоей философией.

— Ах, любимый!

«…Любовь — только слово».

— Прижми меня сильнее к себе. Еще сильнее. Очень сильно, Оливер!

— За нами наблюдает доктор Филдинг.

— Он? Он просто ревнивец!

— Как это?

— Он уже много лет ухаживает за мной. Близкий друг моего мужа. Теперь ты видишь сам, какого дракона он выбрал себе в качестве любимой женщины. Если сам он уже не может и ни на что не способен физически, то довольствуется наблюдениями за каждым моим шагом. Это происходит на каждой вечеринке, и совсем неважно, с кем я танцую и с кем говорю.

— Ну да?

— Безразлично. Я говорю тебе, безразлично. Сегодня мне все безразлично.

— Не так громко. Он это слышит.

— Ну и пусть! У меня день рождения. — Сейчас она все-таки шепчет: — И через час…

«…Хотя я знаю, мы оба знаем — это неискренне…»

Этот доктор Филдинг целый вечер действует мне на нервы. Он не спускает с меня глаз. Может быть, Манфред Лорд попросил его об этом? Нет, вероятно, Верена права. Он ревнив. И он не может, не должен и не осмелится. Он смотрит и сейчас, танцуя с какой-то гремящей украшениями дамой, непрерывно оборачиваясь в мою сторону. Но я так возбужден, что мне уже все равно, как и Верене.

«…Любовь — только слово, слово, которое ласкает наш слух…»

Фортепиано. Щемящая душу труба. Песня, текст которой выражает философию Верены, закончилась.

Мы присаживаемся, доктор Филдинг готовит коктейль. Он переворачивает и встряхивает шейкер. Его жена смотрит на часы. Уже в третий раз. Кто-то говорит, что после последнего бокала, выпитого в честь виновницы торжества, нужно собираться домой. Все согласны. Господам завтра необходимо вовремя явиться на службу.

— Всех благ, уважаемая, — говорит доктор Филдинг, но при этом он смотрит не на Верену, а на меня. Обладает чутьем, старый мешок. Мы пьем за Верену. Обе горничные, кухарка и слуга давно ушли спать.

Эвелин уже несколько часов лежит в кровати. Она поздоровалась со мной, когда я пришел, утащила меня в сторону и прошептала:

— Ты прочитал мою записку?

— Да.

— И что?

— Все будет хорошо.

— Когда?

— Знаешь, все это очень тяжело. Какое-то время все остается как есть. Ты должна набраться терпения.

Терпение!

Это же говорила мне и Верена.

Все люди, видимо, должны иметь терпение.

— Я терплю, — прошептала Эвелин, и ее горячая маленькая рука лежала в моей, — я еще много должна терпеть. Но это будет продолжаться не слишком долго? Хотя бы не

слишком долго.

— Все так уж плохо?

— Это так печально, — ответила она. — Мама вообще больше не смеется. Раньше она так много смеялась. А ее муж терпеть меня не может…

Верена пригласила четырнадцать гостей, включая меня. Гости принесли небольшие подарки. Пепельница в стиле «антик» (так как вилла построена в этом стиле, такая же была у нас в Бетховен-парке), пепельница из цинка. Кое-что полезное для кухни. Большая, очень толстая, художественно украшенная свеча для огромного деревянного светильника, который стоит в прихожей. И все в том же духе. Я подарил Верене пятьдесят одну красную гвоздику. Доктор Филдинг прокомментировал это так: «У вас, должно быть, много денег, молодой человек!»

Манфред Лорд подарил Верене новое кольцо — уже вчера — в нем определенно два карата. И еще нежно окрашенную в светлый тон норку. Кольцо Верена уже носит, оно переливается и блестит на свету. Норковое пальто она убрала. Дорогие подарки Манфреда Лорда напугали меня. Этот мужчина любит свою жену. Час назад он звонил и еще раз поздравил жену с днем рождения. Он даже меня пригласил к телефону:

— Я так рад, что вы тоже пришли, Оливер. Позаботьтесь немного о Верене! Потанцуйте с ней! Ведь приглашены только пожилые люди. Вы — единственный молодой человек! Знаете ли, дорогой друг, я тоже слишком стар для нее…

— Цинизм, — сказала Верена, которая слушала все это, приложив трубку телефона к уху, после того как я закончил разговор. — Это его манера говорить циничные вещи.

— Но норка… Кольцо… Он любит тебя…

— Конечно, он любит меня. По-своему. Но я не люблю его. Я же сказала тебе, я…

— Успокойся.

Это была вечеринка. Коктейль. Великолепная еда. Кофе. Коньяк. Виски. Шампанское. Верена хорошая хозяйка, внимательная и уверенная. Она рано отправила горничных спать. Она все делает сама. Пару раз она заходит на кухню. Один раз я иду следом за ней. И мы целуемся, пока один не отталкивает другого.

— Я так долго не смогу выдержать.

— Скоро, любимый, скоро. Уже десять. Возвращайся к гостям. Иначе они заметят.

Итак, я вернулся. Это очень красивый дом. Здесь все дышит серьезностью, стабильностью, традициями, манерами и достоинством. Когда я иду по этому дому, мне становится ясно, в каком доме, доме выскочек, я жил когда-то и какой карьерист мой отец.

Так думаю я. Я еще приду к тому, что не только люди, но даже дома могут разочаровать.

Глава 19

Когда веселье в разгаре и все пьют (и доктор Филдинг так таращит на меня глаза, что я слышу, как его супруга говорит ему: «Что ты уставился! Ты выставляешь себя на посмешище. Кроме того, это оскорбительно для меня!»), Верена абсолютно спокойно, довольно громко спрашивает меня:

— Что с этой девушкой?

Я просто не знаю еще, что она имеет в виду:

— С какой девушкой?

— Девушкой с украшениями. Ты ей это сказал?

— Я не смог.