Любовь уходит в полночь
Шрифт:
— Твой отец был бы… в ужасе, если б узнал, что мы тут творим на волне твоего своенравия и склонности властвовать, — устало проговорила Ксения. Не много ли ей для одного дня? А что ее ждет впереди?
— Он никогда не узнает, — без тени сомнения отвечала Джоанна. — Кстати, тебе полезно будет узнать: папа, мама и король Истван называют меня Ксенией — но только они.
— Как странно! И почему?
— Мама хотела, чтобы это было моим единственным именем, потому что она обещала твоей матери назвать свою дочь Ксенией. Папа настоял, чтобы меня назвали так в честь его
Ксения рассмеялась:
— Вот и славно! По крайней мере, я привычно отзовусь им на свое имя.
Джоанна посмотрела на себя в зеркало.
Темно-голубое платье Ксении — из недорогой ткани, с корсажем, — подчеркивало ее талию. Пышная юбка облаком укрывала бедра.
— Хм… А это платье не так безнадежно, как можно было того ожидать… — с довольным видом заметила Джоанна. — Я могла бы выглядеть куда хуже!
— Но другой-то одежды у тебя нет… — вернула ей Ксения реплику.
— А, неважно, — махнула рукой Джоанна, улыбаясь особой улыбкой. — Все необходимое можно купить в Дувре. Да, собственно, много одежды мне и не понадобится…
Кузина сказала это так, что Ксения покраснела. Но прежде чем она смогла что-то ответить, в дверь постучали.
— С вами все благополучно, ваше высочество? — спросил мужской голос.
— Вполне, спасибо, мистер Донингтон, — ответила через дверь Джоанна. — Я просто привожу себя в порядок. Сейчас выйду.
— Нет нужды торопиться, ваше высочество.
— Спасибо.
Они услышали, как шаги удаляются.
— Кто это был? — спросила Ксения шепотом.
— Мистер Сомерсет Донингтон, — объяснила Джоанна ей на ухо. — Он из британского министерства иностранных дел.
— Он что-то заподозрил?
— Нет. Он никогда раньше меня не видел, увидит сегодня. Тебя! — Джоанна издала короткий смешок.
Ксения одномоментно с ней издала короткий вздох ужаса.
— А теперь выходи! — приказала Джоанна. — И пребывай в томной расслабленности — ты это сумеешь! Изображай слабые нервы и общее недомогание. Пусть попрыгают вокруг тебя. А ты клади руку себе на лоб, приопускай ресницы, пальцами сжимай виски…
— А ты?
— Я здесь подожду, пока тебя уведут.
— Я… я не смогу!
— Чего не сможешь? — не на шутку взвилась Джоанна. — Изобразить стукнутую пыльным мешком из-за угла? Еще как сможешь! Вперед! — И, быстро чмокнув Ксению в щеку, она распахнула дверь и вытолкнула сестру в коридор, а сама встала за ее спиной, свирепо дыша в затылок и отрезая путь к отступлению.
Ксении ничего не оставалось, кроме как в полуобморочном состоянии, на ватных ногах войти в зал ожидания. И в самом деле — ее как пыльным мешком из-за угла стукнули, такой она себя ощущала. Или это состояние томной расслабленности, о котором упоминала Джоанна?.. И что-то еще про ресницы… Куда их? Вверх? Вниз?
Ее ожидал мужчина среднего возраста. На его лице она прочла беспокойство. Господи, им-то всем о чем беспокоиться?! Это ей, Ксении… О-о-о-о, хватит!
— Простите, что заставил себя ждать, ваше высочество, — начал мужчина с легким
Ксении было трудно совладать с голосом. Она смогла только вопросительно взглянуть на говорившего с ней дипломата. Но, кажется, это у нее получилось. Выразительности мимики ей было не занимать.
— Боюсь, баронесса фон Абсихт и ваша горничная слишком тяжело ранены, чтобы продолжать путь. Карета «Скорой помощи» отвезла их в Дувр, где, по мнению докторов, им придется остаться, по меньшей мере, недели на две или на три.
— Мне очень жаль это слышать.
Ксения удивилась, что может говорить столь отчетливо и не заикаться. Она даже слегка пожалела, что Джоанна не видит ее сейчас.
— Но я нашел мадам Гиюлу, — продолжал мистер Донингтон. — Она отделалась легким испугом. Мадам ожидает ваше высочество в экипаже.
— Мы дальше поедем в карете? — исполненным достоинства тоном осведомилась Ксения.
— До Дувра три четверти часа езды, — ответил мистер Донингтон, — и я решил, мэм, что вам покажется менее утомительным уехать сразу же, не дожидаясь другого поезда.
— Разумеется, — величественно согласилась Ксения.
— Тогда идемте?
— Д…. да…
И она, внутренне подобравшись, пересекла комнату, прикидывая, как Джоанна оценила бы ее первый выход.
«Это просто безумие! Бред! Сумасшествие! Все это кончится какой-то большой бедой!» — твердила она себе.
И миссис Беркли… Она так и не знает, что с ней. Но этот укол совести Ксения в себе подавила — обстоятельства сильнее ее.
Более того, начавшееся приключение — дикое, волнующее, о каком она не могла и помыслить! — постепенно вселяло в нее некий возвышенный трепет. И в конце концов она изыщет способ узнать о судьбе миссис Беркли, и даже если она ранена и ей нужна медицинская помощь, она ей будет оказана и без посредства ее незадачливой компаньонки.
2
Однако по мере приближения к Вене Ксению все сильнее охватывал ужас от предстоящего. До сих пор все шло относительно гладко, но теперь по сто раз на дню ей казалось: люди вокруг нее вот-вот догадаются, что она не та, за кого себя выдает.
Все естественно и сочувственно восприняли факт, что перенесенная авария оставила на здоровье принцессы след в виде небольшого расстройства рассудка: порою ее немного заносит, но это не стоит понимать буквально и брать в расчет, это временно, это пройдет, принцессе просто нужен покой — и всеми силами старались ей его обеспечить.
С того момента, как она пересекла Ла-Манш — в отдельной каюте, с двумя полицейскими в штатском, охраняющими ее персону, — она отчетливо понимала: жребий брошен, пути к отступлению нет.
Но ей повезло: мадам Гиюла — дама за сорок, многоречивая, весьма эмоциональная — пострадала гораздо серьезнее; последствия аварии сказались на ней куда сильнее, чем боль в бедре у Ксении и ее вынужденный маскарад.
Мадам Гиюла никак не могла опомниться от потрясения и все сетовала и причитала, за какие такие грехи ей выпал жребий сопровождать принцессу в Лютению.