Любовь уходит в полночь
Шрифт:
— Ах, эта поездка! Дорого же она мне досталась! Долго же я ее не забуду! До конца своих дней! Неужели не нашлось никого помоложе меня? — твердила она, незаслуженно относя себя к дамам в возрасте. — Но, конечно же, я ценю, очень ценю то доверие, какого я удостоена его величеством… конечно. Я очень его ценю, но все же… все же… И что он мне скажет, когда узнает, что приключилось с вашим королевским высочеством? Я чего-то недоглядела? — патетически восклицала она, всерьез полагая, что ее бдительность могла бы предотвратить то, что колеса поезда сошли с рельс. Вот у нее, Ксении, вся жизнь покатилась
— Вряд ли король возложит на вас всю вину за железнодорожное происшествие! — и вывешивала на лицо спасительную улыбку, изо всех сил стараясь, чтобы голос ее звучал успокаивающе.
— Это с какой стороны посмотреть, ваше высочество! Король Истван очень любит во всем порядок, как вам известно, ваше высочество. А тут такая неразбериха! Всё сбилось, многие слуги теперь нездоровы… Он ожидает, что все будут молниеносно повиноваться его приказам, но не все сейчас это смогут, учитывая полученные увечья, физические и… и душевные! Ах, что же мне делать, что делать? — И снова по кругу.
Мадам Гиюла столь навязчиво упоминала о приверженности короля к порядку, что Ксения заключила: он такой же напыщенный деспот, как и отец Джоанны.
Мать так и говорила Ксении об эрцгерцоге Фридрихе — тиран и деспот!
— Моей жизни пришел бы конец, выйди я за него замуж! — частенько повторяла она. — А твой отец человек добрый, любящий — он любит то, как я думаю, как чувствую… Мне это и нужно. Хотя ему немного не хватает практичности, — деликатно замечала она.
После смерти родителей Ксения не то чтобы осталась ни с чем — оказалось, у их семьи были долги, и все время, сколько они прожили в Литтл Кумб, они едва сводили концы с концами.
Отец ее родом был из военной семьи, и после его смерти ее дед, генерал-майор Александр Сандон, написал ей сухое письмо, из которого Ксения поняла: генерал так и не простил сына за то, что тот оставил службу и полк.
Сугубо деловое письмо генерала было далеко от эпистолярных изысков и утешительных интонаций. Вот что прочла несчастная Ксения, нуждавшаяся в помощи и сочувствии:
«Мне никак невозможно приехать, чтобы присутствовать на похоронах Вашего батюшки. Его братья вместе с полком в Индии. Вам, конечно, известно, что Ваш отец получал от меня пособие в течение последних девятнадцати лет. Полагаю, после его смерти Вы не слишком хорошо обеспечены. Я продолжу отправлять Вам половину той суммы, что я выделял моему сыну. Вы будете получать эти деньги один раз в три месяца при посредстве моих юристов».
В письме не было и намека на то, что дед желал бы повидаться с внучкой, это было обидно, но больнее ей было думать, что он до сих пор обвиняет ее мать в загубленной военной карьере сына. Пособие, которое Ксения должна была получить, составляло чуть менее ста фунтов в год, что означало: ее отец и мать получали двести.
Этого было достаточно, чтобы не умереть с голоду, но теперь Ксения поняла, почему им нужно было так тщательно экономить — даже при такой скромной жизни, какую они вели в Литтл Кумб.
Она думала, что, может быть, выручит какие-то деньги от продажи дома, который, как она знала, был куплен в свое время
Но дом был заложен, и к тому времени, когда выплаты ей прекратились и Ксения с тяжелым сердцем продала мебель, чтобы у нее были деньги на жизнь, сумма в банке значилась столь ничтожная, что она всерьез испугалась за свое будущее.
Ей нужно было срочно найти для себя какой-то источник дохода, какой-то заработок. Чем скорее, тем лучше. И когда миссис Беркли милостиво предложила ей место своей компаньонки, Ксения знала: выбора у нее нет.
Но в теперешних обстоятельствах после многих раздумий она решила: что бы ни случилось в дальнейшем, у нее останутся две сотни фунтов Джоанны — и воспоминания, которых в противном случае просто бы не было!
И в то же время ее терзал страх: во что она ввязалась! У нее внезапно начинали мелко стучать зубы, и ей стоило немалых усилий не показывать виду, что она на грани приступа паники.
Разумеется, поразительное сходство с Джоанной ей будет порукой, что ни в одной голове не мелькнет и тень подозрения, что она, Ксения, — другой человек, а не ее кузина. Однако все это в значительной мере зиждется лишь на том, что ее временное «походное» окружение плохо знает Джоанну с человеческой стороны!
И мистер Сомерсет Донингтон, и мадам Гиюла впервые увидели Джоанну за день до отбытия той из Лондона. А в Вене? Там Ксению передадут в руки придворного из Лютении, и путь они продолжат в личном поезде короля. Джоанну они знают лучше.
Мало того, для нее зарезервирован целый вагон на поезде из Кале в Париж, где ей будут прислуживать хорошо знающие Джоанну и ее привычки слуги! Боже Всевышний!
Но, несмотря на все треволнения, Ксении не терпелось узнать, будет ли у нее возможность осмотреть город, о котором она столько наслышана. С разочарованием она обнаружила: времени у них хватит только на то, чтобы сесть на ночной поезд, который пересечет Европу и со ступенек которого она сойдет в Вене…
А мистер Донингтон все продолжал извиняться за то, что у нее нет горничной.
— Уверен, мадам Гиюла будет вам помогать по возможности, мэм, — заверил он. — У меня не было времени подыскать еще какую-то женщину, но я отправил его величеству телеграмму с изложением событий и попросил прислать помощницу на королевский поезд.
— Уверена, король не испытал радости, оказавшись перед необходимостью погрузиться в эти незначащие заботы, — церемонно ответила Ксения.
— Убежден: все, что касается комфорта вашего королевского высочества, для него чрезвычайно важно, — выставил дипломатичный ответ мистер Донингтон. Впрочем, ничего другого он и не мог сказать.
Ксения надеялась, что, оставшись наедине с мадам Гиюлой, она сумеет разжиться какими-нибудь глубоко личными — неважно какими — подробностями относительно личности короля, каковые можно будет взять на вооружение для приватных контактов с ним.
Но мадам Гиюла ее сильно разочаровала. Она только и могла, что бранить судьбу, аварию, поезда, набирающий силу прогресс, приговаривая, что уж король непременно обрушит свой гнев за случившееся именно на нее — «да-да, так и будет, вот увидите!».