Любовь в эпоху перемен
Шрифт:
— В смысле прослушки.
— Разумеется. Я весь внимание!
— Минуточку! — «Чайник» достал из папки проволочную рамку и поднял над головой.
Контур чуть дрогнул в его кулаке.
— Прослушки нет. Но энергетика черная. Очень!
Естествоиспытатель покачал головой и спрятал прибор, потом несколько раз глубоко вздохнул, размял пальцы, ловко поймал что-то в воздухе, размахнулся и выбросил прочь.
— Я почистил ваш аурофон.
— Спасибо! — душевно поблагодарил Гена.
— Тогда ответьте: народное достояние присвоили два десятка инородцев, которых мы вежливо именуем олигархами.
— А кто в нашем правительстве из ЦРУ?
— Скажу. Потом. Если захотите. А вам не интересно, почему русские женщины, самые целомудренные в мире, стали поголовно проститутками и совокупляются черт знает с кем? Это мой второй вопрос!
Гена вспомнил рыжий переходящий лоскут Алисы, сытую улыбку Маугли и молча согласился с «чайником». Нет, Зоя никогда бы так с ним не поступила. Никогда!
…Чекист помог Скорятину перетащить коробки из зала прилета на стоянку такси и уместить картонный куб с телевизором в багажник черной «Волги», левачившей у аэропорта. Друзья обнялись и расстались навсегда. Впрочем, нет, однажды Гена в ожидании очередного нагоняя томился в приемной Кошмарика, пока тот совещался со Злотниковым, провалившим выборы. Наконец Сёма, злой и красный, выскочил из кабинета. Его тут же стеной окружила охрана. Так вот, один из «секьюрити» показался похожим на Валеру, постаревшего и облысевшего, но еще бодрого. По всему, он был тут главным, распоряжался, командовал в шипящую рацию, даже не глянул на своего чикагского друга. Так, наверное, и погиб, бедняга, вместе с боссом, когда мотоциклист прилепил к крыше бронированного «мерседеса» бомбу. Или ехал в другой машине. Какая разница? Человек, выпавший из твоей судьбы, в сущности, так же мертв, как и все, зарытые в тесной кладбищенской ограде.
«Левак», крутя баранку, косился на яркую плоскую коробку с видаком, которую счастливый обладатель бережно держал на коленях. Наконец водила не выдержал:
— Откуда?
— Из Штатов.
— И почём?
— «Видак» — двести. Телик двести пятьдесят.
— Недорого.
— Просто повезло — на сейл попали.
— На что попали?
— На распродажу. Сезонная уценка.
— С браком, что ли?
— Почему с браком? Перепроизводство у них. Не знают уж, как товар продать. Берешь двойку — сразу скидка 50 процентов.
— А сколько же там народ получает?
— По-разному. Работяги — тысячу-полторы долларов.
— В год?
— В месяц.
— Вот суки!
— Кто?
— Коммунисты долбаные!
Предусмотрительный Гена повез покупку не домой, а к Алику. Тот обещал за хорошие деньги пристроить технику дружественному жестянщику с Кунцевского автосервиса. Бирюзовые бусы Веркин уже сдал знакомому ювелиру. План был такой: забрать выручку за вычетом долга, отдать на реализацию «двойку», потом днем, когда Марина на работе, заскочить домой, вынуть из тайника Зоино ожерелье, быстро собрать вещи и улететь в Тихославль — без
Бывший рыцарь правды встретил гостя в махровом халате. Он переживал трудные времена. Не без папиной помощи его взяли в АПН и готовили к засылке в Австрию — собкором. И вдруг он по-дурацки погорел на валюте — спьяну решил разменять в «Метрополе» сто долларов. Дело-то пустяшное, привычное, но Алик попал под декаду борьбы с фарцовщиками. Расстрелять, конечно, не расстреляли, не те времена, но загранка обломилась, да еще отец набил сыну морду, и тот долго не мог показаться на людях. Поганца пристроили в «Пионерскую зорьку», и он приторным голосом рассказывал в эфире, как юные поколения всего мира завидуют счастливому советскому детству.
— Ну ты дал! — восхитился Веркин, обнимая однокашника.
— А что случилось?
— Твоего «Многоженца» Горбач на Политбюро цитировал. Сказал: только гласность может одолеть агрессивно-послушное большинство. Знаешь?
— Нет. Я же прямо с самолета.
— Слушай, Ген, я хочу свою газету организовать.
— А разве можно?
— Скоро будет можно, хотя и трудно. Я на «коня» надеялся, но он не при делах.
— А что такое?
— Выперли.
— За что?
— Не с теми водку пил. Теперь на даче кроссворды разгадывает. Поговори с Исидором! Он у Яковлева через день бывает.
— А как назовешь газету?
— «По прочтении сжечь!» — хихикнул Алик.
— Я серьезно!
— Еще не думал.
— Назови «Честное слово».
— Здорово! Прямо сейчас придумал?
— Угу.
— Такая голова и такому дураку досталась. Не разводись с Мариной!
— Ты-то откуда знаешь?
— Все знают.
— Я люблю другую.
— Гена, любовь — это функциональное расстройство. Лечится регулярным семяизвержением. А семья — святое.
— Не обсуждается.
— Вот к чему приводят смешанные браки. Еврей так бы не поступил! На, забирай свои бабки! Долг я вычел… — Веркин протянул перехваченную аптечной резинкой пачку красных десятирублевок с камнелицым Ильичом.
— Спасибо, — спецкор, недоумевая, взъерошил купюры: денег было явно маловато.
— Я семь процентов снял, — уловив сомнения, разъяснил Алик. — Комиссионные. Обычно берут десять, но я по-дружески…
— Конечно, конечно… — закивал Скорятин, прежде не сталкивавшийся с рыночными отношениями в своем кругу.
— За «двойку» возьму пять процентов! — лучезарно пообещал однокурсник.
— Почему же?
— Скидка за «Честное слово»! — Взор рыцаря правды заволокло счастье вынужденного благородства. — В этой жизни все имеет цену. Бесплатно только птички поют.
«Может, это и есть социализм с человеческим лицом? — думал Гена, спускаясь в лифте. — Общество цивилизованных кооператоров. Или это уже капитализм?»
— А вы знаете, что трупы в могилах теперь не разлагаются?
— Почему? — очнулся главный редактор.
— Почему-у? — передразнил «чайник». — Из-за консервантов, которые мы с вами кушаем. На страшном суде все будем как огурчики. Пошутил. Теперь шестой вопрос. Как получилось, что флаг новой России по расцветке один в один с этикеткой «Пепси-колы»? Замечали?